Зеленый мозг. Долина Сантарога. Термитник Хеллстрома. Фрэнк Герберт

Поискав в своей памяти хоть что-нибудь, что можно было бы сказать по случаю, он проговорил:

      – Мы пока живы.

      Спасибо, Джонни, подумал Чен-Лу. Именно такая глупость мне и была нужна, чтобы выстроить все в должной перспективе. Он усмехнулся, размышляя. Страх – цена, которую мы платим за право пользоваться нашим главным сокровищем – умом. В страхе нет слабости; страх – в ее демонстрации. Добро, зло… Все зависит от точки зрения, и неважно, есть Бог на свете или нет.

      – По-моему, нам следует бросить якорь, – сказала Рин. – А если мы в такой темноте наткнемся на пороги? Вы что-нибудь слышите под этим дождем?

      – Она права, – кивнул китаец.

      – Хотите пойти и попробовать, Трэвис? – спросил Жуан.

      Чен-Лу почувствовал, как у него сразу пересохло в горле.

      – Действуйте! – воскликнул Жуан.

      Нет в слабости страха, есть слабость в его демонстрации, подумал китаец. Он представил, что его может ожидать в темноте – например, одно из тех созданий, что они видели на берегу. Каждая секунда задержки с ответом, понимал Чен-Лу, выдавала его.

      – Ночью гораздо опаснее открывать люк, чем просто дрейфовать… и слушать, – объяснил Жуан.

      – У нас на крыльях есть фонари, – произнес китаец. – На тот случай, если мы что-нибудь услышим.

      В душе Чен-Лу понимал, насколько пусты его слова и легковесны.

      Он разозлился, и злость серией горячих бархатных взрывов буквально разлилась по его венам. И, вместе с тем, внутри оставалась зона неизвестного, место, где царил алчущий покой, который даже в полной темноте нес воспоминания о своем торжестве. Страх отбрасывает прочь любое притворство, подумал Чен-Лу.

      Я не был до конца честен с самим собой.

      И, словно эта мысль отбросила его за угол, он неожиданно предстал перед самим собой, как в зеркале. Он был одновременно и сущностью, и ее отражением. Внезапно обретенная ясность ума открыла перед его мысленным взором воспоминания прошлого, и прожитая жизнь привиделась ему тканью, стекающей с ткацкого станка – иллюзия и действительность в одном одеянии.

      Но это ощущение исчезло, оставив лишь лихорадочную дрожь, да чувство невосполнимой потери.

      У меня запоздалая реакция на яды, подумал Чен-Лу.

      – Оскар Уайльд был претенциозным ослом, – сказала Рин. – Никакой особой смелости не нужно, чтобы умереть столько раз, сколько раз живешь.

      От этих слов ярость поднялась в душе Чен-Лу. Даже Рин пытается его защитить.

      – Вы, богобоязненные глупцы, – прорычал он. – Кому нужны ваши молитвы и псалмы? Нет Бога без человека! Если бы не человек, вряд ли Бог узнал бы о своем существовании. А если он и существует, то наша вселенная – его самая большая ошибка!

      Китаец замолчал, задыхаясь, словно долго и напряженно работал или бежал.

      Мощный дождевой заряд ударил в фонарь, будто некий ответ, дошедший с небес, после чего сменился более мягким шелестом.

      – Вот вам, законченный атеист! – воскликнула Рин.

      Жуан