Тонкая материя. Виктор Артёмов

ставили по всему миру бессчетное количество раз, что-то новое создать невозможно, свежесть подачи зависит от максимально возможного приближения к Моцарту, стилю и духу его музыки; секрет успеха в плодотворном парадоксе.

      Поставив машину в гараж и закрыв за собой еще одни ворота, я вошел в дом и практически не покидал его, занимаясь разными делами, накопившимися за последнее время, до возвращения мамы. Удивительно, как много разных вопросов и проблем мы теперь решаем, не сходя с места – с помощью инета. Виртуальный мир палка о двух концах, но я выбираю хороший конец. Все надо делать без фанатизма, от которого главные наши беды.

      Когда мамина хонда через несколько дней въехала во двор и мама вышла из машины и взглянула на дом, я почувствовал себя не таким одиноким и несчастным. Все эти дни, бродя со скрипкой в руках по дому, занимаясь на инструменте со смычком и без него, путешествуя, посредством инструмента-ключа, во времени, я не раз и не два бывал буквально пригвожден острейшим чувством сиротства в доме, который построил отец. Он вложил в эти стены душу, и такое местопребывание его души мне было понятно, близко и зримо, но мне отчаянно, по-детски, не хватало его самого, всего целиком. И только мама могла заменить несчастье на счастье, правда, неполное. А полного счастья не бывает.

      Я вылетел во двор и оказался в маминых объятьях. От нее пахло кофе и чем-то еще, потрясающе приятным, мгновенно превращающим меня в десятилетнего мальчика. И она еще вчера пела Графиню в моцартовской «Свадьбе», то есть действительно была этой самой графиней, до мельчайших подробностей. И для нее главной профессиональной проблемой всегда было: без травмы выйти из чужой психики и полностью вернуться в свою. И окружить ее особенной заботой было бы правильней всего. Пока она отмокала в ванной, я накрыл стол.

      – Как твоя Розина?

      – Кажется, без особых потерь.

      – Это значит – великолепно.

      – Спасибо. Моцарт – тысяча чистых струй. Чувствуешь омытой, очищенной и хранимой ангелами.

      – Несмотря на все эти интрижки, страсти и страстишки, прозу и окружающих уродцев.

      – Да! Его музыка прощает всех.

      – Бог – и есть бог.

      – А как Керубино? – В этой роли дебютировала юная певица, и мама «болела» за нее.

      – Ничего, молодец. До Юинг далеко еще, до Бартоли никто не дотянет (хотя в роли мальчишки она немного забавна). Но для начала неплохо. Во втором atto у нее ария потрясающей красоты, планка высокая. И она дотягивается. Ну, почти.

      Я с восхищением и гордостью обнимаю взглядом свою создательницу.

      – Мама, ты прекрасна.

      Она улыбнулась, ее было приятно, но было в ее улыбке больше горечи, чем радости.

      – Да, все это осталось тут, а тот, для кого все это, все внешнее и все сердце – там. Это слишком жестоко, так неправильно…

      Что я мог ответить моей бедной маме?

      – Мам, когда я слышу что-то прекрасное, ну что – двадцать третий концерт Моцарта, адажио,