Инсбрукская волчица. Али Шер-Хан

глазами, дерзкую манеру разговора…

      Кажется, он задремал. Вагон дёрнулся и стал сбавлять ход, подъезжая к станции. В станционной толпе пассажиры подходящего поезда сразу заметили что-то необычное.

      Мальчишка-газетчик метался по перрону, размахивая пучком свежих газет и выкрикивая: «Экстренный выпуск!»

      «Это о ней, об Анне Зигель», – подумал Дитрих и ошибся.

      С этого дня страна надолго перестала помещать на первые страницы портреты уголовных преступников, даже таких страшных, как Анна Зигель. Их заменили сводки с фронтов и списки убитых и раненых. Началась Первая мировая война.

      Часть I

      Глава 1. Философия убийцы

      Наконец допотопная черная карета с узкими решетками вместо окон остановилась. Снаружи послышалась возня, дверца распахнулась, в глаза ударил солнечный свет, и я невольно зажмурилась. Последовала команда выходить, я поднялась с жесткой деревянной скамьи, спрыгнула на булыжную мостовую и огляделась.

      Тюремный двор окружала высокая кирпичная стена, по верху которой тянулась скрученная спиралью колючая проволока. По углам стены торчали четыре дозорные вышки, в которых стояли часовые с винтовками; с высоты они имели возможность видеть все передвижения по территории тюремного замка, и вряд ли можно было найти укромный уголок, который бы они не контролировали. Должно быть, сверху все, как на ладони: и главный корпус – мрачное четырехэтажное здание с толстенными стенами, глубокие окна которого больше напоминали бойницы; и приземистые бараки, по-видимому, предназначенные для тех заключенных, которым не хватило места в главном здании.

      Обводя глазами двор, я остановила свой взгляд на тяжелых глухих воротах, их как раз в это время закрывал стражник в серой форме. Скрип ворот занозой вонзился в сердце: я в тюрьме, надолго, очень надолго.

      Только после того, как ворота были заперты, конвоир приказал мне протянуть руки, чтобы снять наручники. Наконец-то! Когда их надевали, я пыталась возражать, но пока один охранник защелкивал на мне браслеты, другой вскинул ружье с таким серьезным видом, будто сейчас пристрелит, и мне пришлось заткнуться. Избавившись от тяжести стальных оков, я с облегчением потрясла руками и стала потирать покрасневшие запястья.

      Затем те же конвойные проводили меня в главное здание. Я шла, будто во сне, и не слишком хорошо соображала, пока оформляли какие-то бумаги, потом выдавали мне тюремную одежду, вели в камеру…

      Шагая перед охранником по мрачным коридорам, я старалась смотреть только в пол, избегая встречаться взглядом с заключёнными, которые с любопытством пялились на меня из окошек своих камер.

      Я подняла глаза лишь после того, как за мной захлопнулась тяжелая, обитая железом дверь.

      Камера показалась мне довольно просторной, может, оттого, что в ней никого не было. На самом деле она была довольно тесной. По углам высились трёхъярусные нары, посередине стоял небольшой стол, вокруг него простые деревянные скамьи. Напротив двери, под высоким,