Прими новый день. Людмила Лаврова

для себя эту тему, что год спустя Вадим шел поздно вечером домой и во дворе собственного дома его сбила машина. Шансов выжить у него не было. Водителя так и не нашли. Была ли это случайность или кто-то поквитался так с ним, ведь Маша была не первой и не последней, – кто знает. Нина бы удивилась, услышав, что ее «пророчество» сбылось так быстро.

      А спустя месяц Маша сидела в кабинете у врача и пыталась вникнуть в услышанное:

      – Беременность будет сложная. Анализы ваши мне не нравятся.

      – Я не хочу сохранять…

      – Подумайте. Я хочу вас предупредить, что с вашими проблемами, огромная вероятность, что детей вы иметь больше не сможете.

      Маша кивнула:

      – Я подумаю.

      Она вышла из кабинета, чувствуя, как земля уходит из-под ног, которые стали такими тяжелыми, что передвигаться стало почти невозможно, и присев на стул в коридоре, набрала Нину.

      – Буду через пять минут. Жди!

      Они сидели в скверике, возле женской консультации. Нина слушала сестру и понимала, что ближайшие пять минут решат жизнь, не только Маши, но и всей семьи. Разве может быть счастливым кто-то, когда самым близким и любимым плохо?

      – Машка, это только тебе решать, чего ты боишься больше. Родить этого ребенка или не родить других. Противно тебе? – Нина посмотрела на сестру.

      – Не знаю. Нет, наверное… Нет. – уже твердо сказала Маша. – Я не знаю, как сказать, но чувствую, что он мой, только мой. Я только боюсь…

      – Чего?

      – Вдруг я его любить не смогу? Вдруг похож будет на него, а я буду смотреть и ненавидеть… – Маша горько расплакалась.

      – Машка, я тебе сейчас одну вещь скажу, только очень между нами, хорошо? Не поймут же… А, ты, мне кажется, поймешь. Я, когда Варьку родила… вот не поверишь, вообще ничего не чувствовала поначалу. Нет, я понимала, что это мой ребенок, долгожданный, желанный, но держала на руках и ничего…

      Маша удивленно уставилась на сестру:

      – Ты что такое говоришь?

      – То и говорю. А толкнуло меня только тогда, когда Варьке уже почти три месяца было и у нее температура поднялась ни с того, ни с сего. Она орет, а я не знаю, что делать. «Скорую» вызвала и плачу сижу, держа ее на руках. И вдруг она замолчала. Резко. Больше часа кричала как резанная и, вдруг – тишина. Того страха, который меня тогда укрыл, я в жизни не забуду. А потом присмотрелась, а она спит. Тихо-тихо сопит, почти неслышно. Живая моя девочка! И вот в этот момент я поняла, что она моя. И, не просто моя, она часть меня. Как рука или голова. Нет, даже не так… Как та часть, без которой я не смогу уже жить, дышать, существовать не смогу. Не сердце, душа скорее. Лешка тогда Варьку отобрать у меня не мог, чтобы врач ее осмотрел… – Нина улыбнулась. – Я его чуть не пришибла. И даже на секунду не подумала тогда, что он ее отец. – Нина рассмеялась. – Хорошо, что врач опытный попался, успокоил и его, и меня.

      Нина замолчала и, откинув голову, прищурилась на солнце.

      Маша сидела, замерев и слушая, как возятся в кустах воробьи, что-то сердито деля.

      – Нин..

      – А?

      – А