Продавец воды. Кирилл Берендеев

аж две комнаты в коммуналке, только поженились, государство на нас рассчитывало. Тем более, оба передовики, основа строя. Мы обязаны были… странно, что вышло все именно так.

      Супруга очень не любила, когда я доставал это фото. Не ревновала, нет, тут другое. Я будто уходил от нее в этот момент. И еще я часто звонил тете, иногда спрашивая про что-то далекое, давно минувшее. Та рассказывала с большой неохотой, не бабушка, у которой на все имелась своя история. Правда ни одна из них не связывала меня и маму, бабушка та просто не хотела говорить, отмалчиваясь, как отец. Будто она не просто поехала навестить родных в далекое Беловодье, перед самой войной, а нарушила основополагающий запрет нашей семьи, некое табу о котором никому, даже мне повзрослевшему нельзя говорить. Когда я вырос, подозревал, что мама бросила нас, а война это приличный предлог, чтоб не возвращаться. Вскоре убедил себя в этом. А потом, когда снова посмотрел на фото… нет, наверное, все иначе. Не может девушка, изображенная на снимке, просто бросить семью, ребенка трех лет и уехать. Смущало только одно – почему она поехала без меня? Боялась долгой дороги, ставшей, к тому времени еще и опасной? Или родичей, которые, как рассказывала бабушка, нам совсем не ровня, обедневшая аристократия, с большой неохотой принявшая брак – только потому, что он был заключен с потомственным военным, а это в нашей стране, за многие века подвергавшейся постоянным набегам, считалось почетным. Нехотя благословили, но приданого не дали, не то совсем денег не было, не то совести не осталось.

      И еще – отец почти ничего не говорил о своей супруге. Даже писем и тех не осталось, а ведь должны сохраниться, он не раз уезжал в пограничные части, пусть молодой, только дослужившийся до унтера. Какие в те годы телефоны, их и сейчас-то днем с огнем не сыщешь, а тогда вся надежда на почту, на телеграф. Но даже открытки, ни бабушка, ни тетя мне не показывали. Хотя, что тетя, как я понял, они с мамой никогда не общались.

      Автобус замедлил ход, запутавшись в узких улочках пограничного городка. Люди засуетились, доставая багаж с полок, готовились к выходу. Мужчина позади тоже закопошился, хоть и было при нем всего-то пухлый портфель. Наверное, и мне пора.

      – Собираетесь? – спросил он. – Сейчас надо быстренько пересечь станцию и на контроль. Чтоб в хвосте не стоять. Сами понимаете, сколько народа сегодня приезжает. Лучше поторопиться.

      Я так и сделал. Вместе с толпой встречающих покинул автобус и в сопровождении моего знакомца, решившего взять надо мной опеку, шустро рванул за ним к очереди, вившейся возле плоского одноэтажного здания. Поначалу мне подумалось, это таможенный пункт пропуска, а лес за ним – уже ничейная полоса, но все оказалось куда прозаичней. До демилитаризованной зоны оставалось еще около десяти километров по бетонным плитам дороги, а здесь, еще с довоенных времен, располагался спортивно-развлекательный комплекс, в котором и по сию пору проводились