Фантазиста. Первый тайм. Надежда Сухова

отошёл к окну, давая ей понять, что не хочу говорить на эту тему.

      – Я понимаю, ты сердишься на меня. Я сама зла на себя! – она вытерла глаза и протянула мне небольшой свёрток. – На, милый, это тебе. Подарок.

      Я, поджав губы, принял его и смотрел на тётю исподлобья, ожидая, когда же кончатся эти полчаса.

      – Ты не развернёшь? – с надеждой спросила она.

      Я вздохнул и вскрыл упаковку. Едва я увидел резной деревянный край рамки, как сердце моё запрыгало в груди. Я дрожащими руками вынул ту самую фотографию, где мама сидела на скамейке в больничном саду. Я боялся, что сейчас заплачу, но обошлось. Только голос у меня вдруг осел.

      – Спасибо, – прохрипел я, прижимая фотографию к груди.

      – Пусть Марго пока побудет с тобой, – тётя погладила меня по голове. – А когда я устроюсь, то позабочусь о тебе.

      Она ещё что-то говорила про то, какой у неё теперь замечательный жених Эдуардо, и как он любит детей и не против со мной познакомиться. Потом она расспросила, как я провёл праздники. Я в двух словах рассказал ей про семью Менотти, про нас с Джанлукой. Тётя улыбнулась. Её удовлетворил мой ответ. Меня отчасти это обрадовало, потому что теперь спешить с моим переездом она точно не будет. Я воодушевился произведённым впечатлением и подкинул ей ещё пару успокоительных фактов про то, как мне тут хорошо.

      – Ты умница у меня, – констатировала тётя.

      Пообщавшись ещё немного, мы расстались. Гораздо раньше, чем истекли полчаса. Я шёл к себе в комнату со странным чувством. После десяти дней, проведённых в семье, мне, как в том анекдоте, казалось, что жизнь налаживается. Я прижимал к груди фотографию мамы, в углу за шкафом у меня лежал футбольный мяч, подаренный Джанлукой, и сам «Резерв нации» больше не виделся мне тюрьмой, где я вынужден был томиться. Далёкая Аргентина и незнакомый Эдуардо пугали меня намного сильнее. Тогда я ещё не знал, что счастье моё – ненадолго, я просто наслаждался моментом.

      Впрочем, наслаждение это длилось почти три месяца. Дела мои шли в гору: регулярные тренировки с Деметрио дали результат, и теперь дедушка Тони выставлял меня в стартовом составе. Играли мы с переменным успехом, но я забивал практически в каждом матче. Это разожгло интерес ко мне не только со стороны Гаспаро, но и со стороны семейства Менотти. Джанлука активно показывал меня различным специалистам, которые должны были вынести вердикт: стоит ли заниматься моим спортивным образованием. Одни утверждали, что я хорош только на фоне остальных двадцати четырёх бездарностей школы, другие уверяли, что я – будущая звезда с мировым именем и что со мной надо работать по олимпийской программе.

      София, поняв расстановку сил (а женщиной она была далеко не глупой в стратегическом плане), с энтузиазмом взялась за мою судьбу, чтобы через пару-тройку лет выгодно продать меня одному из столичных клубов. Для этого два раза в неделю к нам приезжал синьор Дорадо – супертренер, который вывел в свет уже не один десяток талантливых