Одержимость. Кира Фарди

говорит доктор приемного покоя, – вовремя сориентировались. Ещё минут пятнадцать промедления, и хоронить пришлось бы и второго родителя.

      – Спасибо, спасибо, – я бросаюсь к врачу, готова целовать ему руки. Откуда берётся такое желание, даже не знаю.

      – Ну, что вы, что вы! Лучше дайте автограф.

      – Что? – от растерянности я даже перестаю плакать.

      – Вы же Елизавета Селезнёва, телеведущая, да?

      – А… – только и выдавливаю из себя. Надо же, один раз вышла в эфир, и уже узнали! – Н-на чем писать?

      Доктор протягивает мне блокнот, я неловко царапаю несколько слов благодарности и ставлю кривую подпись.

      – Мама до утра будет спать. Не тревожьте ее.

      – А мне можно рядом?

      – Да, конечно. В вип-палате есть диван для родственников.

      – Вип-палата? Но я не заказывала…

      – Это я заказал, – поворачиваюсь: сзади стоит Тавади, а за его спиной маячит помощник. Ощущение безысходности наваливается всей тяжестью. И правда, от этого человека не спрятаться, не скрыться.

      – С-спасибо.

      – Лиза, пойдём, я тебя провожу.

      – С-спасибо.

      На негнущихся ногах я иду к палате, слезы капают с подбородка, и опять их так много, что хоть ведро подставляй. Неожиданно чья-то рука обнимает меня за плечи, шею обжигает горячее дыхание с ароматом ментола.

      – Поплачь, моя девочка, поплачь…

      Голос Тавади такой нежный, такой проникновенный, что я срываюсь: утыкаюсь лбом ему в грудь и просто бьюсь в истерике. Большая, мягкая ладонь гладит меня по волосам, а я вижу перед глазами папу, и сердце захлебывается от боли.

      Заснуть ночью я так и не могу. Тяжелые мысли, как гири, ворочаются в голове. Что делать? Как поступить? Неужели мама спланировала самоубийство заранее, потому и решила пристроить меня в руки Тавади? Или, наоборот, она наглоталась таблеток от отчаяния и моего грубого отказа? Так ничего не придумав, забываюсь под утро тяжелым сном.

* * *

      Перед глазами появляется огромный дом, утопающий в цветах и зелени. Ее так много, что она покрывает все стены, спускается волнами на землю, ползёт по каменным дорожкам. Слуги в униформе снуют по своим делам, из кухни доносятся соблазнительные ароматы.

      Я медленно спускаюсь по парадной лестнице. На мне шелковый пеньюар, надетый поверх длинной ночной рубашки на тонких бретелях. Полы халатика крыльями раскрываются за спиной. Кажется, ещё шаг, и я вспорхну, как бабочка, и потеряюсь в зелени плюща. Каблучки домашних туфель стучат по ступенькам. Ко мне под ноги бросается крохотная собачонка. Я подхватываю ее на руки, целую в нос, счастье переполняет меня до краев, хочется делиться им с каждым существом.

      – Дорогая…

      Поднимаю голову: Арсен стоит внизу лестницы и смотрит на меня. Его чёрные глаза зовут, манят, притягивают взгляд.

      – Да, любимый…

      – Лиза, сегодня мы ужинаем в ресторане у Задворских. Я хочу, чтобы ты была самая красивая! Кирилл заедет за тобой ровно в семь. Купи себе что-нибудь.

      Арсен кладёт на столбик лестницы золотую карту, легко целует меня в губы и уходит. Я смотрю ему вслед, хочу что-то крикнуть,