Лисьи броды. Анна Старобинец

из раны кровь хлещет!

      Я отталкиваю рядового Овчаренко, и он падает на брусчатку.

      Во дворе у штаба дымит полевая кухня. За сколоченным из досок длинным столом – почти вся рота, человек двадцать. Бодро звякают ложки. Тарасевич, снайпер, щедро плещет в протянутые к нему жестяные кружки самогон из оплетенной бутыли.

      – За победу!

      – За русский народ!..

      Когда я появляюсь, они смолкают.

      – Где она? Где женщина? – слова выходят из меня мучительными толчками, как будто я не произношу их, а меня ими рвет. – Черный плащ. Длинные волосы. Светлые волосы.

      Тарасевич затыкает горло бутыли бумажным катышем и плавно опускает ее наземь, к ноге:

      – О дает особист.

      – Капитан, вы ранены? – стукач Родин таращится на мой пропитанный кровью рукав возбужденно и жадно, он похож на слепня, прикидывающего, где удобнее присосаться.

      – Ерунда, царапина, – раздается хриплый, знакомый голос.

      Во главе стола, на почетном месте, как юбиляр, – капитан СМЕРШ Степан Шутов. Его форма вымазана в земле, из дыр в груди и во лбу прорастают бледные сорняки, он хватает и выдергивает их с корнем, в корнях копошатся черви:

      – До свадьбы все заживет.

      Рядом с Шутовым молча курит молодой старшина. Голова его запрокинута, из дыры в спине выпрастываются пушистые кольца дыма.

      Капитан поднимается над столом, рвет из кобуры «вальтер», такой же, как у меня, и наводит на меня ствол:

      – Добегался, контра!

      Я спокоен. И как будто не в моей голове, а где-то за пределами моего тела рождаются слова, которые я почему-то произношу вслух:

      – А ты разве не понял? Ты труп. Прими свою смерть.

      Он сгибается, как от удара в живот, рука с пистолетом трясется. Теперь он целится не в меня, а в десантников за столом. Черное дуло ствола растревоженной мухой мечется от одного красноармейца к другому.

      Побледневший Тарасевич медленно задирает вверх руки:

      – Не стреляй, капитан.

      А я смеюсь:

      – Не ссыте, ребята! Капитана тут нет!

      Они мне не верят. Застыв с поднятыми руками, Тарасевич таращится на мертвого Шутова и его дергающийся из стороны в сторону ствол. Подоспевший следом за мною Пашка хватает с земли оплетенную бутыль самогона и метит призраку в затылок.

      – Дохлый номер, – комментирую я.

      Рядовой Овчаренко замахивается – но бьет почему-то не призрака, а меня. И, падая в темноту и роняя «вальтер», я успеваю услышать визгливый голос:

      – Ты что наделал, дурак? Ты ж капитана СМЕРШ по голове, так сказать, бутылкой!..

      И голос Пашки, виноватый, растерянный:

      – Так ведь он в ребят целил…

      А дальше все голоса сливаются в звон и гомон, и слова утрачивают значенье и уподобляются птичьим крикам, а потом смолкают и птицы – и тьма смыкается надо мной.

      Глава 15

      Аглая обработала раны на плече и затылке смершевца – обе были неглубоки, – потом сменила влажное полотенце на лбу Дикаря и принялась подстригать ему длиннющие ногти, которыми