Хождение в Кадис. Яков Шехтер

у нас книгочей, – почтительно произнес Онисифор. – И лучший из василисков.

      – Василиски, – покрутил головой Ефросин. – Хватит, Онисифор. Хватит крови. Хватит мучений. Ибо написано: Мне отмщение, и аз воздам. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию.

      – Что ты хочешь сказать, князь? – внезапно охрипшим голосом произнес Онисифор.

      – Я давно хотел поговорить с тобой, – ровным тоном продолжил преподобный. – Пусть милостивый Господь сам взыскивает вину с грешников и карает преступников.

      – То есть? – словно не понимая, повторил Онисифор.

      – То есть схима оказалась не потешной, а подлинной, – с улыбкой ответил Ефросин. – Мне хорошо здесь, в моей келье, посреди моих книг. Господь любит меня, а я люблю Господа и не желаю погружаться в дела суетного мира.

      – Князь, но как же…

      – Я давно не князь, – твердо сказал Ефросин. – Я инок, смиренный инок. И прошу, не мучь меня больше, не отвлекай от занятий, – и он любовно провел ладонью по книгам.

      Несколько минут Онисифор сидел молча, переваривая услышанное.

      – Как князю будет угодно, – наконец произнес он. – Но как же моя клятва?

      – Я освобождаю тебя от нее.

      Онисифор пожевал губами. Он как-то сразу сник, сгорбился, постарел.

      – Возвращайся в Спасо-Каменную обитель, – продолжил Ефросин. – Ты столько лет не знал покоя, проведи остаток дней в монастырской тишине. О душе, о душе позаботься.

      – А василиски? Куда им?

      – К сожалению, человеку, владеющему искусством убивать, всегда отыщется место на Руси. Определи их в новгородскую дружину.

      – О-хо-хо, – горестно вздохнул Онисифор. – О-хо-хо.

      – О чем ты горюешь? – спросил преподобный Ефросин, и его лицо чуть зарделось от сдерживаемого гнева.

      «Княжеская порода, – подумал Афанасий. – Никакой схимой не усмирить».

      – Что, еще крови христианской хочется? Неужели ты не понял, что главные наши беды от междоусобных свар?! Ни литвины, ни печенеги не принесли Руси столько горя, сколько чванливые князья. Заносчивость, гордыня неуемная и мстительность – вот враги земли нашей.

      – Так что же, князь, забыть кровь отца твоего? Муки его забыть? Простить убийц?

      – Он отомстит, – поднял к потолку указательный перст Ефросин. – На Него полагаюсь. А в смерти великого князя и его семьи – родственников моих, да и просто душ православных – быть повинным не желаю.

      – Об одном тебя, князь, прошу, – решительно произнес Онисифор. – Хочешь схимником быть – будь, не желаешь в суете мирской пачкаться – не пачкайся. Но я батюшке твоему обещал тебя хранить и все эти годы обещание исполнял. Больше удерживать людей своих в Трехсвятительском я не могу, пусть каждый своим путем идет. Но вот этого юношу прошу тебя, князь, рядом оставить. На него в минуту трудную положиться сможешь.

      – Твои люди в Трехсвятительском? – удивленно воскликнул преподобный. – Кто такие?

      – Кого в ближайшие дни недосчитаешься, они и есть. А про