Хождение в Кадис. Яков Шехтер

не собирался.

      «Дай только срок, – несколько раз повторил он про себя. – Дай только срок».

      – Не нравится? – осклабился надсмотрщик. – В следующий раз зубы выбью. Нам тут заступники не нужны.

      К счастью, на башню не повели, брат Федул еле вскарабкался по лестнице на балкон, ведущий в застенок.

      В нем все было как вчера, будто день не прошел. Так же сидели на полу прикованные к стене «жидовствующие», тщательно очинял перо подьячий, палач в красной рубахе возился со своими инструментами. Вот только лица узников стали еще серее, почернели мешки под глазами, ввалились щеки. Брата Федула сразу уложили на скамью, он попытался вскинуться, выскользнуть из рук палача, но тот, добродушно усмехнувшись, одним ударом свалил его обратно.

      – Чой бутетенькаешься, мил человек, – ворчал палач, привязывая чернеца к скамье. – У нас тут порядок, чой начальство повелит, той и сделаем. Ты уж не обижайся, зла я на тебя не держу, служба такая, понимать надо. Велят замучить – замучу, велят поцеловать – поцелую.

      – Но-но, – сердито бросил подьячий. – Разговорился. Делай свое дело, а язык держи на привязи.

      – Начинать? – спросил палач, и по телу чернеца прокатилась волна крупной дрожи.

      – Погоди маленько. Дай с господами любезными потолковать.

      Подьячий вышел из-за стола с бумагами и встал, покачиваясь с пяток на носки, перед узниками. Сапоги на нем были щегольские, темно-зеленого цвета.

      – Ну что, ревнители веры праведной, может, кто хочет покаяться в содеянном али рассказать подробности своего злодейства? Чистосердечно рассказать, как на духу. Отец игумен добр, раскаявшихся он вернет в лоно церкви. Так есть желающие?

      Тишину, воцарившуюся в застенке, нарушал лишь скрип сапог подьячего.

      – А запираться не поможет. Всех сюда уложим. – Подьячий наклонился и любовно провел рукой по торцу скамьи, на которой лежал чернец. – Одного за одним, одного за одним. Времени у нас много, спешить некуда. Ну, есть желающие повиниться?

      Узники молчали. Мишук Собака бешено сверкнул глазами, но тут же повесил голову, скрывая взгляд от палача.

      – Врежь этому еще пятьдесят, – велел подьячий и вернулся за стол. И, словно спохватившись, добавил:

      – Пусть поведает, как землю русскую татарам продавал. Где упрятал тридцать сребреников, от ливонцев полученных.

      «Совсем запутался подьячий, – подумал Афанасий. – Не можно и от тех и от других серебро получать. Впрочем, какая разница. Все ведь понимают, что татары и ливонцы лишь отговорка, повод применить пытку. Бедный брат Федул!»

      Палач быстро раздел чернеца, бросил взгляд на его багрово-черную спину и покачал головой.

      – Пятидесяти не выдержит. На месте отойдет.

      – Тогда дай двадцать, – с легкостью согласился подьячий. – Вот этот, – он ткнул пальцем по направлению к Мишуку, – покрепче будет. Когда Федул раскается, займись им.

      – А, двадцать? – словно спрашивая себя самого, произнес палач. – Двадцать выдержит!

      Ласково, словно