Хождение в Кадис. Яков Шехтер

а затем побагровел от гнева и зарычал:

      – Вы как сюда попали, смерды? Вон, дрянь! Вон, мразь!

      Онисифор одной рукой рывком поднял его на ноги, прижал к бревнам стены, а второй рукой не глядя отыскал концы рогатины и приставил к груди боярина.

      – Слово пикнешь, тебя этот малый насквозь проткнет.

      Афанасий через плотно упертую рогатину чувствовал, как бьется и трепещет человеческое сердце.

      Боярыня с несвойственной для столь массивного тела прытью соскочила с кровати и повалилась в ноги.

      – Смилуйтесь, не убивайте, золота не пожалеем. Не губите душу православную, вы ведь не татарва какая-нибудь, в того же Христа веруете!

      – Заткнись, сволочь московская, – буркнул Онисифор.

      Боярин криво дернул ртом.

      – Не унижайся, дура, они не за золотом пришли.

      Он сразу все понял, не зря служил боярином, соображал быстро.

      Боярыня истошно завизжала. Онисифор коротким ударом опрокинул ее на постель. Визг захлебнулся, перешел в хрип. Боярин дернулся, Афанасий прижал рогатину и чуть наколол. Тот охнул, два темных пятна стали расплываться на рубашке. Но дергаться перестал.

      Онисифор заткнул боярыне рот платком, связал руки. Та мычала, билась многопудовым жарким телом. Тогда он схватил подушку, набросил на лицо, придавил.

      – Бабу-то за что, зверь? – срывающимся от ненависти голосом выкрикнул боярин.

      Онисифор не ответил, продолжая прижимать подушку. Когда боярыня засучила ногами – отбросил подушку в сторону. Женщина лежала неподвижно, шумно дыша через нос, обводя помутившимся взглядом комнату.

      Онисифор вернулся к боярину и огласил приговор: за подлую измену, вероломство, нарушение клятвы – к смертной казни.

      – Какой еще клятвы? – перебил боярин. – Кого я предавал?!

      – Да ты при мне, подлюка, – воскликнул Онисифор, – князю Дмитрию Юрьевичу крест целовал, а теперь кому служишь?

      – Когда это было, – возмутился боярин. – Сколько лет прошло, как нет Шемяки! Кому верность хранить?

      – Сыну его, делу его. Верность временем не тратится, клятва стоит вечно.

      – А я тебя узнал, – процедил боярин. – Ты из ближних дружников, верный пес шемякинский. Кат беспощадный, сколько крови на руках твоих! Советовали великому князю Ивану Васильевичу разыскать вас да под корень извести, а он пожалел. По молодости и неразумению. Вот мне доброта его и аукнулась.

      – Ты бы не пожалел, я знаю. Кончай его, василиск.

      – Василиск, имечко придумали! Холопы, – скривился боярин.

      Афанасий замешкался, тогда Онисифор опустил руку ему на плечо и подтолкнул. Афанасий приналег, концы рогатины прошли сквозь тело и с глухим стуком уперлись в стенку. Боярин громко выпустил злого духа, потом захрипел, задергался и начал оседать на пол. Кровь хлынула двумя ручьями, пестря белую рубашку, боярыня замычала через платок, из широко распахнутых глаз полились слезы.

      На обратном пути их никто не заметил. Онисифор вышел