Правый берег Егора Лисицы. Лиза Лосева

для дезинфекции. Помещение в особняке найти было непросто. На первое время прозекторскую устроили в подвальном этаже – окна на уровне тротуара. Раньше здесь, наверное, была кухня, а может, и складские помещения. Уже несколько раз ставился вопрос о выделении нам отдельного здания, но пока он так и оставался без ответа.

      Работая здесь, я частенько вспоминал великолепно освещенные залы медицинского факультета. Там, где мертвые учат живых, как гласила надпись при входе в университетскую анатомичку. Эхо голоса профессора, звучащего под сводами зала гулко, как в театре. Сейчас не было ни высоких потолков, ни широких окон. Но устроено все толково. Места много. Откуда-то, из Николаевской или Еврейской больницы, притащили столы в лохмах облезающей серой краски и кое-что еще нужное. Со стены, прямо напротив двери, на входящих смотрели скорбные лебединые глаза врубелевской царевны. Довольно хорошую репродукцию в раме разыскал на куче в углу и пристроил на стену Самсон Сидорня. Я не возражал, эффектная царевна не портила голых стен. В пару к ней прицепили снимок, вырезанный из газеты, – митинг в Москве.

      Сидорня помогал мне с телами и личными вещами погибших. На трупы набросили все, что сумели найти, – где простыни, а где – рогожу от мешков. Я достал старую сумку с инструментами. Как только основательно намылил руки – толкнули дверь, послышался голос:

      – Вот, тут… товарищ, он вам все скажет, гражданка.

      Я выглянул и увидел растерянную даму средних лет, а посмотрев вверх, успел заметить на лестнице блеск лаковых штиблет. Тот, кто привел гражданку, сразу ушел. Задержавшись только, чтобы крикнуть, перегнувшись через перила:

      – Из пострадавших, к тебе там!

      – Я не из пострадавших.

      Дама представилась Верой Леонтьевной Шарф. Рассказала, что на пароходе может быть ее молоденькая родственница.

      Я все еще держал мокрые руки на весу. Попросил ее погодить минуту. Наверху нарастал шум голосов.

      – Значит, ваша родственница, как ее имя?

      – Агнесса, Агнесса Нанберг – по мужу.

      – Значит, она была на сгоревшем пароходе, верно?

      – Я не уверена. Дело в том, что я регулярно беру в станицах свежие яйца, творог. Сейчас можно все купить. Но все-таки в станицах продукты лучше.

      Шум на лестнице стал громче, и она заговорила быстрее:

      – Я была в отъезде и вот, вернулась, а Нессы, Агнессы, нет дома.

      Я рассмотрел ее. Слишком высокая для женщины, почти моего роста, темноволосая. Живые беспокойные карие глаза с желтоватыми склерами – не в порядке почки. Без пальто, в шляпке и меховой жилетке, видно, что одевалась второпях.

      – Агнесса на самом деле собиралась в Таганрог, она хотела посмотреть кое-какие вещи. Мне кажется, она взяла довольно крупную сумму денег.

      – Понятно. Раз вы родственница, нужно оставить у дежурного заявление и адрес. И можете описать ее поточнее?

      На этих словах женщина побледнела, прислонилась к стене.

      – Не волнуйтесь. Это просто процедура, раз уж вы здесь.

      Шум