Правый берег Егора Лисицы. Лиза Лосева

бандитизмом-то месяца не хватит.

      Ниже рядом прицеплен листок из газеты «Трудовой Дон», заметку обвели черным грифелем:

      «На Мало-Садовой улице в 8 часов вечера милиционерами завязана перестрелка с десятью неизвестными бандитами».

      Тут же физиономия чернявого брюнета и текст «по данным Одесского губрозыска, в наш город выехал известный аферист, кличка Натан Херсонский». Указана и особая примета – золотой зуб.

      У доски разговоры:

      – Жалко, эх!

      Это про перестрелку и погибших милиционеров. И тут же:

      – Херсонский-то артист! Ювелирная работа, – читающий объявления тычет желтым от махорки пальцем в нос брюнету на доске. – Одному нэпману пообещал достать шевиот на костюмы феноменально дешево. Тот от жадности согласился. А ему все деньги в пакете заменили на резаную бумагу. И уж, конечно, никакого шевиоту.

      – Ну так дешево и вышло, – смешки и реплики в толпе, – считай забесплатно.

      – Так этот дурак нэпман до вечера проторчал на улице, все дожидался, когда ж материю ему привезут. Здесь он крик устроил, мол, мало внимания его делу, а тут как раз наших с Мало-Садовой привезли. Не до него, собаки!

      – Да уж, шевиота им теперь не надо.

      За коридором с объявлениями и плакатами стойка, за ней стол дежурного. Там хохот, гам. За толпящимися мелькает загорелая спина, плечо и ноги как будто абсолютно голого гражданина. Ограбили и раздели? На улицах снимают всё подчистую. В насмешку бывает сунут газетку, чтобы прикрыться. Я подошел. Голый горячился:

      – Решительно – да пройдите же – нужно забросить мещанство под сукно!

      – А я вам говорю, не стойте у проходе, – дежурный машет перед лицом голого, – в сторонку шагайте.

      На плече раздетого измызганная лента с надписью: «Долой стыд».

      – Что он здесь?

      Один из молодых милиционеров кивнул, откровенно усмехаясь:

      – Говорит, шо он по убеждениям без порток. Сын, значица, Солнца. По твоей части, товарищ-доктор, вся ж анатомия наружу.

      Милиционер крутит головой от смеха.

      – Натурально в чем мать родила ехал! На ходу его прямо с трамвая выпихнули, вроде били.

      Адам, изгнанный из трамвая, возмущен:

      – Нет! Не выпихнули, это искажение! Я сам сошел.

      – Подвиньтесь, дайте доктору пройти.

      Дежурный, не зная, за что ухватить голого, чтобы отодвинуть, махнул рукой – проходи, и пояснил: – Радикальный нудист, с трамвая ссадили.

      Шум вокруг стойки растет. Из-за спин выглядывает кто-то сердитый, торчит рука с пачкой бумаг. Голый неожиданно поворачивается всем корпусом, вызывая несомненный аффект у милиционеров и собравшейся толпы.

      – Мы – футуристы жизни – заявляем протест условностям мещанства. Стыд – это предрассудок! Что, кроме наготы, выражает наше общее равенство?

      – Антрацит![7] – отвечают насмешливо из толпы.

      – Не восклицайте, товарищ, – устало увещевает его дежурный. –

7

Махорка.