Два одиночества. Анастасия Мальцева

а новую мадам он до этого доведёт?

      Сон мешался с мыслями и реальностью. Так, судорожно и незаметно, прошёл весь полёт.

      Седовласый с «по всей видимости, женой» удалился. Таня медленно покинула борт, прошла границу, забрала чемодан.

      Декорации казались искусственными. Вот сейчас, вот уже скоро рассыплется антураж, и Таня проснётся в московской квартире. Одна. Брошенная и ненужная.

      Но вот уже виды из автобусного окна говорили: нет, Таня, и ты и правда в Анталье.

      Поначалу было не так, чтобы и живописно. Но вот завиднелось и море, вот солнце врывалось в окно, будто на дворе было лето.

      Рядом ехавшая старушка достала сосалку, зачмокала, источая ментоловый аромат.

      А может, и правда всё к лучшему? Коле-то точно будет там хорошо. А Тане ему нечего было дать.

      – Слушай, ну там то ли гены, то ли не знаю уж что… но… я тебе, конечно, не говорила, но он мне никогда, твой Колька, не нравился. – вспоминались слова разоткровенничавшейся Маришки. – Злой, агрессивный пацан.

      – Избаловала я его… – и вроде надо было Тане на неё разозлиться, встать на сторону сына, но она знала, что подруга была совершенно права.

      Всякий раз на площадке он отбирал у детишек игрушки, затевал драки и мучил котов. У него не было привычного интереса к животным, ему хотелось их разобрать. Посмотреть, что внутри. Поиздеваться.

      Как-то они шли домой и увидели сбитую кошку. Коля, махавший на прохожих палкой, тут же к ней подскочил и стал тыкать, будто это некогда не было живым существом, а так – просто какашка.

      Конечно, Таню это пугало. Она даже просила мужа сводить сына к врачу. Но тот только отмахивался: пацан растёт, не мешай. Лучше иди пол снова вымой, там Коля сок свой разлил.

      Седовласый тоже ехал в автобусе. Что-то Таня на него часто смотрела. А он сидел с каким-то длиннющим пацаном. Сыном, что ли? А где «по всей видимости, жена»?

      Таня огляделась, насколько смогла. Женщины не было видно.

      Потихоньку автобус стал останавливаться, высаживать пассажиров. По одному и целыми семьями сходили у разных отелей, тащили баулы, старались не забыть стариков.

      Соседняя бабулька, на удивление тихая, вышла одна. Неужели и Таня так же через полвека по-прежнему будет ни с кем? Сын уже вырастет, заведёт собственную семью. Или на него заведут уголовное дело и посадят на десяток-другой. Что более вероятно.

      Чем дальше Таня была от дома и прошлой жизни, от мужа, быта и санкционированных измен, тем отчётливее виделась уродливая картина. И напоминала она полную жопу. Грязную, вонючую и нездоровую.

      Как говорится, большое видно на расстоянии. А жопа была огромной, так что отчётливо виделась только сейчас.

      Как оглушённая грязным мешком, Таня вылупилась в окно и вместо Аланийских пейзажей видела только одно: надпись на школьной парте – «Танька – дура».

      – Татиана! – Таня опомнилась и вылупилась на кричавшего турка. – Ваща отель!

      Она метнулась на выход, вернулась за сумкой, получила ждавший её чемодан и осталась перед распахнутыми дверями.

      Отельный