Адгезийская комедия. Рахиль Гуревич

Такую же дымку я наблюдала и за окном. Весна по календарю, но зима, как написано в учебнике в началке, права свои сдавать не собиралась. Окно подёрнуто узорами инея, я любовалось узором – полный игнор странному бомжующему мохнатому сверх меры старику. Вам наверно интересно знать, как он выглядел. Так вот. Ростом он был ниже среднего, а на лицо… ну иногда как мопс, иногда как добрый старик с героическим обветренным лицом – таких стариков обычно рисуют к сказке о рыбаке и рыбке. А иногда лицо его молодело, но тогда больше становились заметны мясистый нос и толстые губы – такой губошлёп. Это я, забегая вперёд описала малую толику его различных обликов.

      − Полтора года после смерти бабушки, а ты всё боишься меня.

      − Я на вас смотреть не собираюсь, − громко и чётко оттарабанила я. − Я тебя сразу узнала, твою мясистую морду.

      − Страх… Страх… – дразнился он.

      − Не здороваешься со старым другом. Ну-ну. Нехорошо, неправильно, неверно, − он говорил нараспев, тихо и вкрадчиво, за дребезжанием троллейбуса я, как ни странно, отчётливо его слышала, звуки шли сразу в голову, минуя ухо, которое, кстати, постреливало.

      Какой ты мне друг, подумала я, что такое друг, с другом можно поговорить по душам, и быть уверенным, что он не проболтается.

      − Я твой настоящий друг.

      Дебил, подумала я.

      − Лукизм – отношение к человеку в зависимости от его внешности. – Как же это про тебя, ты даже не представляешь в какой степени, в высшей степени!

      − Это ты пугал меня в Веретенце?

      Он не ответил на вопрос и пустился философствовать:

      − Если у тебя по иронии судьбы и ошибке природы волосы, пардон, на ушах, то ты не вызываешь доверие. Се ля ви, что означает: люди – такие уроды.

      − Ну да, только тролли умные. – С ним бесполезно было говорить, он вещал только о том, о чём сам считал нужным. Я обернулась: никто не обращал на меня внимание, люди входили и выходили. Зачем ехать две остановки на тролле, т. е. троллейбусе, мне лично неясно.

      − Доживёшь до моих лет, поймёшь

      − Не доживу, − мне стало плевать, что обо мне подумают случайные попутчики.

      − Я дружить с тобой пришёл. Ты можешь смело рассказывать мне обо всём. Я выслушаю, а глядишь, и совет дам. Дел у меня много, когда нужен буду – свистни.

      И тролль пропал, реально, ребя, растворился. А передо мной сидела спина какого то мужчины в модной стёганой куртке − мягкой такой, гладкой, шуршащей, пуховой…

      Я в панике пошла к глазному врачу. То есть у нас диспансеризация два раза в год, но я не стала ждать, отсидела очередь среди мелких детей и их тупых куриных мамаш.

      Зрение у меня не упало. В троллейбусах тролль больше не показывался, но стал приходить в комнату ночами или вечерами, и никогда под утро. В первый свой приход он катался по полу и ухахатывался, что я окулисту записалась − его веселили странные вещи, особенно мои проигрыши на соревах, которых, увы, с каждым годом становилось всё больше

      Стыдно сказать, но тролль