Время шестых. Надин Баго

столь много их стало. Не единичные миссии, а рядовой транспорт (обыденность этого потрясала узников, почти первопроходцев на момент своего старта с Земли).

      Многие рейсы, очевидно, везли людей, переселенцев, но ещё больше – целые колонны – тащили воду, вернее, громадные ледяные глыбы, вероятно с Европы и Ганимеда, а, возможно, и Энцелада. На корпусах крупнейших космолётов можно было разглядеть символы, предположительно, Юпитера и Сатурна, а ещё пояса астероидов.

      Нет, первые пару месяцев пребывания команды в «пузыре» эти внешние перемены не воспринимались столь масштабными, как кажется на словах. Но и очевидность их нельзя было отрицать. А с каждым днём эффект нарастал, будто снежный ком. И вот уже почти безжизненный совсем недавно Марс стал на их глазах полноценным миром людей, а не хрупкой колонией.

      Тогда запустилось терраформирование: то есть, наверняка, первые шаги были сделаны задолго до этого, но визуально результаты стали заметны примерно через сотню – полторы лет, что расчётно соответствовало для замершего в космосе крейсера «Скопа» третьему-четвёртому месяцу со дня остановки.

      Планета под ними – уже давно не обычная терракотовая, а полосатая красно-зелёная – стала стремительно наливаться столь приятной глазу голубизной. Вены каналов прорезали почву, связав все крупные купольные города. Появились первые не укрытые ничем леса: небольшие пятна сине-зелёной растительности, выведенной, вероятно, на самом Марсе, или адаптированной к нему – точно сказать по снимкам не представлялось возможным, но по всем признакам эти территории были заняты именно растениями, а не постройками или аппаратурой.

      После бывшую Красную планету затянуло молочной дымкой атмосферы – сперва бледной и едва заметной, но за пару десятилетий ставшей вполне сравнимой со своим естественным прототипом.

      Марс открыл двери нового дома для людей, а человечество, сделав новый шаг в космосе, став мультипланетной расой – двери во вселенную.

      Всё это промелькнуло перед глазами запертого посреди нигде экипажа за какие-то месяцы. Месяцы, вовсе не давшиеся им легко и не оставшиеся незамеченными, однако лишь месяцы. Дни истерик и упадничества. Дни подъёма духа и попыток вырваться. Но только дни. Часы споров и ругани. Часы взаимопонимания, дружбы и поддержки. Но часы, не более. Минуты одиночества и приступов клаустрофобии. Минуты восторга от увиденного снаружи. Вот они тянулись вечно. Мгновения отрицания и принятия… ими было наполнено всё…

      Быт наладился быстро. Взаимодействие команды тоже: в конце концов, к перелёту их готовили тщательно. Но с каждым проведённым внутри корабля новым днём крепло осознание, что здесь, вероятно, они будут вынуждены прожить жизни. Страх перед известностью… он, в каком-то смысле, гораздо хуже своего противоположного собрата. Фантазии в неизвестности дают надежду. Предопределение и очевидность несут с собою только медленное угасание.

      Большинство предпочтёт удариться в мечты.

      В мечты о