Иллюзия Зла. Сергей Н. Айк

на свой гардероб, хотя и раздумывать было особенно нечего. Висели там несколько рубашек и два костюма. Один – серый в полоску, другой – темно-синий, надеванный всего один раз, на свадьбу. Поразмышляв коротко, он решил надеть свадебный.

      За окном к шелесту ветра, прибавилось постукивание дождя. Он глянул в окно, пробормотал что-то похожее на «японский городовой», и достал купленный когда-то Еленой Серафимовной светлый плащ.

      Пока он гладился и одевался, опять что-то зашевелилось внутри.

      Обо всем, что случилось, узнал он почти через неделю, когда его в очередной раз побеспокоила повесткой милиция. А подробности добавили бабки-соседки. Говорили, что торопились они съездить на дачу, за какой-то ягодой. Туда и обратно. С утра намечались у всех какие-то дела. Вспомнил он, как скрипнул зубами, когда соседка, взглянув на него, предположила: к тебе, наверное, на рождение…. Скрипнул и чуть не расплакался. Вот и сейчас, чуть не плача, старательно выглаживая брюки, пробормотал он – а не надо было уходить, а тогда только кивнул головой, соглашаясь.

      И вдруг, как яркий свет среди ночи, ворвался в его память весь рассказ соседки. Не выдержал он, отставил утюг, выдернул шнур из розетки и бросился на кухню, что бы хоть как-то заглушить тот приторно соболезнующий, старческий голос, рванул прямо из бутылки, как воду, граммов сто. Поперхнулся, откашливаться начал, а потом и закурил. А в голове все бубнили и бубнили, но уже тише, уже легче:

      – Спешили они, родимые, очень спешили. А тут, КАМАЗ этот. Попал колесом в дыру в асфальте, знаешь ведь, какие у нас дороги-то. А контейнер этот, большой такой, возьми и соскочи с платформы. Может в дороге чего разболталось, а может водитель не проверял его давно. Тот возьми и поползи. Бочком, бочком, свесился, а потом кувыркнулся, как кубик с ладошки (сравнение этот долго терзало его потом из-за своей несуразности, из-за невозможности изгнать этот образ из памяти) «Жигуленок» их так и придавило. Муж-то ее второй и сама Леночка, те сразу, на месте скончались, не мучились. А Иришка жива была. Поломалась, конечно, сердешная, но жива была и в сознании. Стонала, мучилась.

      Камазист тот, хороший-то мужик оказался, хоть и согрешил сильно, но порядочный. Остановил он свой КАМАЗ, и к машине бросился. Как увидел, что натворил, побелел весь, руки затряслись. Он попутку-то в милицию отправил, и кран остановил, и контейнер помогал снимать. И все спешил, спешил. Как будто чувствовал, что живые там. Железо руками рвал и вытащил ее. Живую. А потом, на том же самом КАМАЗе рванул в больницу. Осмотрел сначала, как смог, конечно, но врачиха потом сказала, что все правильно сделал. И на досочках зафиксировал и полетел, как на крыльях. Ни на знаки не смотрел, ни на светофоры. Довез. Живую довез.

      Там, в больнице, она и померла, сердешная, земля ей пухом. Сердечко слабое у нее оказалось. Только два часа и продержалась. А ведь какая хорошая была, приветливая. И сумочку иной раз донесет, а когда и за хлебушком сходит…

      И вспомнилось ему, не к месту, конечно, как нагнула голову соседка, прижала