Не бойся темноты. Светлана Шульга

или чем-то восхищаются, – они неизменно вызывают в душе живое тепло. К ним относится Рузанна. Она говорит и говорит, но мне не хочется её прерывать. Греюсь о каждое её слово и внутренне расползаюсь в улыбке. Мне даже не нужно прислушиваться к этой улыбке. Понимаю, кто её принёс в пакете с угощениями. И Рузанна продолжает без остановки тревожить воздух руками и возгласами:

      – Едим каду, лечим Мишу, а потом, так и быть, кипиш-шмипиш… Так! Мы ждём кого-то, Миш, Надин?

      Снова нас прерывает дверной звонок. Он давно не звонил, и я даже отвыкла от его звука. Опять вздрагиваю. Рузанна и я поворачиваемся почти одновременно и направляем вопрошающие взгляды на Надин.

      – Сюрприз!

      Второй сюрприз оказывается ещё громче, чем первый. Две всклокоченные блондинки влетают в дом вместе со свежим воздухом и наперебой кудахчут:

      – О-о-о, а где наша Мишель? Что за глазастый ёжик вместо неё?

      – На́ подарки, и, Мишель, мы ничего не знаем!

      – Мы никуда не уйдём, пока…

      Они как напоминание, что мир живёт своей кипучей жизнью и человечество не сгинуло в пропасти моей боли. И они как напоминание, что в той, прошлой жизни у меня много имён.

      «Мышь». Так называл меня ты – за то, что с детства слепа на один глаз.

      «Мишь. Мишутка». Так называет меня родная сестра.

      «Девочка моя». Так меня называет Рузанна.

      «Мишель, Мишуня, дорогуша», – все в театре и эти красотки нашего кордебалета Мира и Мила.

      – Мишуня, и почему ты не берёшь гравицапу? Совесть есть? – вопрошает Мира.

      – Дорогуша, – крутит меня как юлу Мила, – да ты совсем стала тощая, ну диетический суповой набор, ей-богу! И глазки позеленели, и цвет лица… И что за безрукий парикмахер тебя обкромсал? Так вот почему твой отпуск слишком затянулся! Тебе с такой головой стыдно в люди выходить? Дорогуша, и форму, и волосы надо срочно возвращать.

      Надин, уже в домашних тапочках, с волосами, убранными в высокий пышный хвост, подпирает дверной косяк. Шумная Рузанна недовольно цокает на Милу и, завладев всеми пакетами, растворяется на кухне. А девушки, перебивая друг друга, продолжают трясти меня за руки, за плечи и изучать, как нечто невиданное.

      В конце концов незваные гостьи перемещаются из тёмного коридорчика в освещенный и согретый камином зал с огромными окнами без штор, и я следую за ними.

      Высокая Мира. Она роняет свои большие ладони мне на плечи, мягко надавливает и, словно пчела жалом, впивается взглядом в мои зрачки.

      Я без сил плюхаюсь на диван. Шумная ватага плюхается рядом. Кто где.

      Из недр кухни появляется жующая Рузанна с большой овальной тарелкой, на которой примостились массивной кучкой печенья в белой сахарной пудре. Тихо сопя и засовывая в рот очередной толстенький треугольничек, она слушает всех, прищурив глаза с восточным разрезом.

      Растревоженный запахом печенья и таким непривычно большим сборищем женщин, старый Матраскин всячески пытается ухитриться и выхватить один из пахучих треугольничков, но у Рузанны не забалуешь.

      Окончательно