Достоевские дни. Оганес Мартиросян

чёлку. Взбил её. Проверил коленку Найдёныша. Подул на неё. Ушёл на кухню, сварил кашу и принёс её в комнату. Накормил ею и хлебом Найдёныша, сводил его в туалет, помыл ему руки и лицо и уложил в кровать. Сам лёг рядом и начал думать своё, покуда Найдёныш спал, посвистывая порой».

      Фёдор и Надежда вышли из машины, сходили за пивом и сыром и устроились в кузове грузовика. Пили из одной бутылки, кормили друг друга сыром.

      – Знаешь, – сказала Надежда, – все стремятся к успеху, деньгам, но вершина ли это? Только сейчас подумала. Может, это самое дно? А наверху бомжи.

      – Всё может быть, ведь бомжи свободны, никто им не мешает подняться наверх. Думаю, ты права. Бомж – это тот, кто скинул балласт в виде машины, работы, квартиры, дачи, семьи и устремился ввысь.

      Они допили пиво и пошли медленно назад, он проводил её, пошёл домой и начал писать роман. Вывел правой рукой: «Единица – это обычная молния, ноль – шаровая, число десять – две эти молнии, гроза, потому данная цифра почётна в футболе, Марадона был стихией на поле, потому и рано сгорел. Ударил и исчез. И сказал своей жизнью, что шаровая молния – мяч, просто молния – клюшка: гении те, кто умеют ими играть». Устал, утомил свой мозг, пошёл к Страхову, застал его дома пишущим за компом, присел рядом с ним, спросил Николая:

      – Пишешь роман?

      – Нет, философский труд.

      – Я тоже философствую, но в романах, в книгах своих, которые лежат в голове, в левой или правой части, но при открытии охватывают весь мозг.

      – Интересная мысль.

      Страхов закрыл документ, включил игру в футбол и начал резаться с Фёдором, он за «Барсу», тот – за «Реал». Победил его с трудом, отвлечённо вздохнул, достал хорошие сигареты, протянул их коллеге. Фёдор закашлялся с непривычки, так как курил дешёвые сигареты, но быстро пришёл в себя и запустил в себя кайф.

      Дома он налил полную ванну воды, напустил пены и погрузился в неё. Только голова торчала снаружи. И она думала: «Титаник есть человек, человек вообще, и он затонул. После этого стали возможны войны и геноциды. Осквернение всех». Он дунул на снег на воде, без льда, вытерся, побрился, порезался, промыл рану и оделся в пижаму. В ней прошествовал на кухню, открыл банку с соком, налил его в стакан, сделал пару глотков и начал ничего не делать, самую трудную в мире работу, оплачиваемую ничем.

      Вечером сидел за столом и писал:

      «Найдёныш проснулся рано, не удивился другу возле себя, прижался к нему и начал изучать его, боясь сокровенных мест, трогал мохнатую руку, брал в рот волоски, посасывал их, проводил пальцем по лицу, наслаждался посланным богом, встал, шатаясь, прошёл на кухню, достал спички, зажёг плиту, заварил чай и принёс его и пампушки в комнату. Поставил поднос на столик. Выпил свой чай. Почему-то замёрз, надел шерстяные колготки, помечтал о Новом годе вдвоём и лёг снова, согревая друга и положив одну ножку на него. Друг от этого не проснулся, но через десять минут всё же встал, выпил охладившийся чай, посмотрел на Найдёныша, встретился с его взглядом, пожурил за чай,