Теория прозы. Валерий Мильдон

Читать онлайн.
Название Теория прозы
Автор произведения Валерий Мильдон
Жанр Языкознание
Серия Лики культуры
Издательство Языкознание
Год выпуска 2014
isbn 978-5-98712-050-7



Скачать книгу

(1908) Ремизов пишет: «Снился Косте сон, будто вырвал он себе все зубы и оказалось, не зубы носил он во рту, а коробку из-под спичек…, и ноги у него будто не ноги, а окурки. Вот и лезет он будто на этих своих окурках в пасть трубы невиданного огромного граммофона <…> Из сил Костя выбился, да и труба сужается: жмет, колет, сдирает ему кожу с головы. И видит вдруг Костя: перед самым его носом дыра. Заглянул он в дыру, а там пропасть…»130.

      У Белого встречаются похожие образы:

      «Шуту открылась неоглядная дыра. И, протягивая руки в дыру, шут сказал: “В трубы проваливаются”.

      “Проваливаются”.

      И он провалился. <…>

      А он вспоминал в трубе…» («4-я симфония»)131.

      «Ощущения отделялись от кожи: она стала – навислостью; в ней я полз, как в трубе…» («Котик Летаев», 1917)132.

      В «Огне вещей» Ремизова есть сцена:

      «“Боже, как грустна наша Россия!” – отозвался Пушкин голосом тоски.

      Гоголь поднял глаза и сквозь слезы видит: за его столом кто-то согнувшись пишет.

      “Кто это?”

      “Достоевский” – ответил Пушкин.

      “Бедные люди!” – сказал Гоголь и подумал: “Растянуто, писатель легкомысленный, но у которого бывают зернистые мысли”, и, заглянув в рукопись, с любопытством прочитал заглавие: “Сон смешного человека”. И проснулся»133.

      Две стилистические аналогии идут на ум. Первая – из статьи А. Белого «Настоящее и будущее русской литературы» (1907): «А когда повернулся [Достоевский. – В. М.] к действительности, в глазах у него пошли темные круги; эти круги перенес он на лица русских интеллигентов <…> Этих интеллигентов назвал он “бесами”. И они ответили ему “Жестокий талант”»134.

      И вторая, разумеется, – анекдоты Д. Хармса о русских прозаиках: «Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал в маскарад. Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, увидел его и кричит: “Спорим, это Лев Толстой! Спорим, это Лев Толстой!”»135.

      Здесь так же смешаны эпохи (в данном случае не имеет значения, что цитированные строки не обязательно принадлежат Хармсу), как это делали Ремизов и Белый. Говоря «так же», я имею в виду прием, один у разных авторов, что, полагаю, и свидетельствует об однородности художественных поисков в прозе, выходящих из границ индивидуальной поэтики.

      Возвращаюсь к Лескову и к следам пушкинского опыта в его прозе. Эти следы свидетельствовали, что заканчивался очередной, «прозаический», цикл отечественной словесности и приближалась новая, «поэтическая», волна с присущим ей интересом к языку. За три года до смерти Лескова, в 1892 г., Д. Мережковский в статье «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» ясно определил эту новую волну.

      Однако, в отличие от пушкинского времени, не остывала работа над композицией, и она шла по тому руслу, о котором думал Пушкин, сочиняя «Повести Белкина», – по руслу романа-цикла. Мережковский сам создает трехчастный цикл «Христос и Антихрист» («Юлиан Отступник», «Леонардо



<p>130</p>

Ремизов А. Избранное. С. 262.

<p>131</p>

Белый А. Старый Арбат. С. 349–350.

<p>132</p>

Белый А. Собр. соч. Котик Летаев. Крещеный китаец. Записки чудака. М.: Республика, 1997. С. 32.

<p>133</p>

Ремизов А. Огонь вещей. С. 46.

<p>134</p>

Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 352–352.

<p>135</p>

Хармс Даниил. Повесть. Рассказы… СПб.: Кристалл, 2000. С. 478.