Кузнец. Леонид Бляхер

замечательное.

      Народ испуганно посмотрел на поломанное бревно, зашумел – в том плане, что согласен со всем. А я задумался: зачем я болтовню-то разводил? Вот же пережитки двадцать первого столетия… Ладно, опыт – сын ошибок трудных. Здесь производственные летучки проводят иначе. Учту.

      Народ разошелся. Мы тоже потянулись в избу.

      – А что за колесо ты решил соорудить? – спросил Макар.

      – Да есть одна задумка. Только сначала всё осмотреть нужно. И кузню нужно побыстрее развернуть, чтобы в ней можно было ось отковать как для большой телеги.

      – А для чего это?

      – Ну, смотри: колесо большое, лошадка ходит по кругу, колесо вертит. Представляешь?

      – Хитро.

      – Да ничего тут хитрого, на мельницах так делают. А на колесе ведра закрепить. Ведро в озеро нырнуло, воду зачерпнуло, поднялось до короба, опрокинулось и вылило. И никому черпать не надо. Считай, человека три освободилось.

      – Что-то мудрено. Вон даже Ерофей так не делает.

      – Мало ли кто и что не делает. А мы сделаем.

      – Ну, ты старшой, ты и решай.

      – Лады.

      – Чего?

      – Решу, говорю. А пока пошли завод смотреть.

      – Чего?

      – Вот, блин, малина. На солеварню пошли!

      Производство было то еще. Чаны дырявые. Правда, дыры были забиты солью, но вода просачивалась. Три мужика черпали ведрами воду из соляного озера в большой деревянный короб. Один следил, чтобы вода шла по желобу в чаны. После того, как чан заполнялся, следящий перекрывал одну заслонку и открывал вторую, к другому чану. Потом на какое-то время народ передыхал. Тем временем двое других работников разводили костры и выпаривали воду. В котлах оставалась соль. Ее ссыпали в мешки и относили на склад, где местный грамотей записывал, сколько соли поступило, сколько кому отгружено.

      До обеда было еще время. Решил провести его с грамотеем. Выходило, что соли в день поступает полтора-два пуда. В месяц около пятидесяти пудов. Из них тридцать пудов уходило в Якутск, пять пудов забирал Илим. Остальное можно было продавать или использовать на местах.

      У Хабарова производилось больше. Собственно, солеварня, которой я командовал, тоже некогда была поставлена Хабаровым. Но воевода ее просто отобрал, а самого промышленника почти год продержал в тюрьме. И не его одного: в тюрьму попали русские и якуты, поднявшие несколько лет назад бучу против воеводы. Попал туда даже его соправитель с его же письменным головой, чиновником для особых поручений. Чем эти провинились, я уже и не помню. Но, в конце концов, вести о воеводских делах дошли и до Москвы.

      По государеву повелению в Якутск явился новый воевода, Василий Пушкин, со своим соправителем Кириллом Супоневым, а прежнего воеводу, Петра Головина, вызвали в столицу на разборки. Новый воевода, хоть и тоже был грозен, но страдальцев выпустил. Обещал за отобранные солеварню и пашни Хабарову пятьсот рублей выплатить. Но денег не нашлось.

      Теперь Хабарову приходилось вытаскивать из руин свое хозяйство. Да уж, повезло мужику. Ничего. Мне с ним, если по истории судить, сдружиться