Недостающее звено. Валерий Горелов

раз он проиграл, но не сломался, да и крови с меня пустил достаточно. А если бы я не поменял красную майку на белую, то и крови не было бы видно. В центре, в ярком свете, я стоял справа от рефери, и он мне поднял левую руку, как в песне «Мне поднял руку рефери, которой я не бил». И, наверное, это справедливо. Публика хорошо похлопала, а тренер все оглядывался, чтобы врач не ушла. Он успел меня к ней подвести, и когда сняли перчатку и размотали бинт, она задала лишь один вопрос:

      – Это что, вы меня хотите убедить, что травма сегодняшняя?

      Но тренер не хотел ее убеждать, он хотел прямо сейчас направление на рентген, и она его написала, правда, с угрозой, что и на Николая Максимовича напишет куда следует, но ему уже было все равно. Он был счастлив сегодняшним исходом. Потом было награждение грамотами с красными знаменами на головках, а для меня – какой-то особый подарок от председателя ДСО, завернутый в серую оберточную бумагу и перевязанный бечевкой. Николай Максимович, похоже, чего-то знал, потому что как только пошли переодеваться в комнате жонглеров, он дал побольше света и стал распаковывать сверток. Там было что-то не ожидаемое и ценное – настоящие импортные боксерки из чистой кожи красного цвета с длиннющими белыми шнурками. Какими путями из дружественной Венгрии они сюда попали, можно было только догадываться, а что они мне достались, пацану, была вообще сказочная реальность. По глазам Николая Максимовича можно было догадаться, что когда-то он сам мечтал о таких. Они были на вырост, но и сейчас, с шерстяными носками, будут работать. Тренер сказал что-то вроде того, что меня ждет большое будущее, но если он имел в виду бокс, мне было жаль, но он ошибался.

      Николай Максимович не дал мне даже пойти в душ. В фойе у гардероба было оживление, туда-сюда бегали официантки в кокошниках, видимо где-то тайно накрывали руководству, а буфетную площадку, конечно, заняли «нашенские». Тот, кто носил чемодан с красным крестом, нежно, по-джентельменски подпихивал красивую врачиху к буфетным дверям, да она, похоже, и не сильно противилась.

      На улице уже смеркалось и дуло. Николай Максимович усадил меня в свой желтый «Москвич», завел его и долго прогревал мотор. Двери в старенькой машине подходили неплотно, и в щели задувало. Он повез меня в травмпункт, который, по распоряжению властей, в период скользкий и опасный работал до поздней ночи. Ехать было недалеко. Рентген определил какой-то, по словам врача, нехороший перелом. Врач хмыкал и ругался, что бродим по улице с такими болючими травмами, сделал обезболивающий укол и долго возился с гипсом, который был почему-то горячий. Когда вышли на улицу, уже совсем стемнело. Николай Максимович меня не отпустил и настоял, что повезет домой, что, мне казалось, было невозможным по таким заносам. Но он оказался рисковым, но хорошим водителем, и мы доехали до Дворца спорта. Мы почти не разговаривали, а он по ходу движения довольно искусно матерился. Когда я выходил, раздались первые залпы праздничного салюта. Николай Максимович еще раз назвал меня сынком и что-то сунул в карман