Дочери войны. Дайна Джеффрис

та упрямо снова напяливала его на себя. Обычно спокойная и выдержанная, Элен вся напряглась, захлестываемая отчаянием. После очередной попытки кончик старушечьей прядки обмотался вокруг пуговицы, и мадам Дешан завопила, как банши. В этот момент в кабинете появилась привлеченная шумом Мари.

      – Позвольте, я помогу? – Мари взглянула на старуху, которая теперь запустила руки себе в волосы и что-то бормотала о нынешней молодежи.

      – Я буду только рада, – глубоко вздохнула Элен. – Простите меня, пожалуйста. Сама не знаю, что со мной.

      – Сделай-ка нам всем травяного чая, а я тем временем подготовлю мадам Дешан к осмотру.

      Радуясь избавлению от пытки, Элен отправилась прямо на кухню. Обычно она прекрасно ладила с пациентами и страшно не любила подводить Уго. До войны женщины вообще не имели никаких прав и до 1938 года не могли даже устроиться на работу без разрешения отца или мужа. Однако Уго сумел обойти этот закон, взяв Элен на работу и организовав ее обучение.

      Она открыла шкаф над раковиной, решив приготовить мятный чай, но обнаружила, что в банке с сушеной мятой пусто. Элен собралась вымыть стеклянную банку, но усталость сделала ее неловкой. Банка выскользнула у нее из рук, ударилась о плитки пола и разбилась.

      Элен хотелось закричать, но она лишь сдавленно застонала и, взяв метлу и совок, тщательно собрала осколки. Проверив шкаф, она нашла только ромашку, которую Уго терпеть не мог. Что же делать? Снова подступило отчаяние. Элен решила заглянуть в кафе – может, у Элизы найдется сушеная мята.

      Сняв фартук, Элен перешла площадь. Возле дверей кафе за одним из трех выносных столиков сидели двое стариков, весело пожелавших ей доброго утра. Когда Элиза только открывала кафе, она покрасила стулья и стены в яркие цвета, вызвав подозрение местных жителей. Население деревни придерживалось старомодных взглядов, признавая только то, к чему они привыкли, и в штыки воспринимая все новое. Но Элиза не сдавалась, и ее дружелюбный смех в сочетании с кулинарным искусством Флоранс быстро завоевали сердца посетителей. Мать прислала Элизе деньги для открытия кафе, но с условием, чтобы заведение как можно скорее стало самоокупаемым. Нынче Элиза и ее кафе являлись неотъемлемой частью деревни. Жители давно забыли, что когда-то у них не было кафе.

      Заведение служило не только «почтовым ящиком», но и любимым местом встречи деревенских стариков. Они усаживались кучкой и вспоминали прошлое, угощаясь тушеным мясом с овощами. Настоящего кофе не было и в помине. Его сменила отвратительная смесь цикория, ячменя, солода и желудей, называемая эрзац-кофе. Элен предпочитала травяные чаи. Летом возле кафе появлялась музыка. Клеман, сгорбленный усатый девяностолетний старик, приходил со своим стулом и аккордеоном и играл классические парижские уличные мелодии, вспоминая юность, проведенную в Париже. Такая музыка называлась bal-musette[13], и при ее звуках на глазах старшего поколения неизменно наворачивались слезы.

      Войдя, Элен увидела Элизу сидящей за столиком. Сестра украдкой посматривала на карту, спрятанную между страницами романа. В углу молодая мать встала и взяла на руки

13

Общедоступная танцевальная музыка (фр.).