Мальчики из провинции. Виктор Некрас

какую.

      Непонятно кому.

      – Завтра поедешь с Сергеем Тимофеевичем в Москву… он любезно согласился присмотреть за тобой в дороге, – отец делал паузы – пых, пых, пых…

      Сердце обрушилось куда-то в глубину.

      Москва.

      Никаких морских учебных заведений в Москве не было.

      Гришка поднял голову и встретился взглядом с отцом. Матвей Захарович смотрел с непонятным выражением, в котором мешались насмешка и сочувствие.

      – В Москве он посадит тебя на дилижанс до Санкт-Петербурга, – договорил, наконец, отец, откладывая догоревшую трубку и глотая вино из бокала. – Морской корпус найдёшь сам, там рукой подать. Понял ли?

      – П… – Гришка поперхнулся, воздуха не хватало. – Понял, батюшка!

      Его смело́ со стула, бросило на колени перед отцом, губы сами по себе нашли руку отца, пропахшую табаком.

      – Ну-ну, – растроганно и добродушно сказал отец. – Встань, сын. Не холоп ты, чтобы на коленях стоять. Да и я всё ж не господь. Учись достойно. И служи достойно. Но… есть условие.

      – К-какое, батюшка? – несмело спросил Гришка, не спеша подняться с колен.

      Отец наклонился к нему, и произнёс негромко у самого его уха, так, чтобы слышал только сын:

      – Прекрати хамить мачехе. Она перед тобой ни в чём не виновата.

      Гришка сжал зубы.

      – Хорошо, батюшка, – устало сказал он.

      – Обещай.

      – Обещаю, – опустив голову, он почти шептал.

      – Слуг я с тобой послать не могу, – продолжал отец уже громко, выпрямившись. Аксаков слушал молча, не вмешиваясь. – Сам знаешь, дворни у нас мало, и из деревни никого взять не можем. Да и не учёны они. Дядька твой тоже увечен, не сможет поехать. Да и не позволено в корпусе лакеев да камердинеров при себе иметь. Так что живи сам, как можешь. Деньги буду тебе присылать почтой и оказиями. Не пропадешь, если мозги есть. А ими тебя бог вроде не обидел.

      – Спасибо, батюшка, – прошептал Гришка, не поднимая глаз.

      – А теперь ступай, – кивнул отец. – Завтра вставать рано, собирается будешь, Сергей Тимофеевич в полдень выезжает, и ты с ним.

      Гришка не помнил, как шёл к себе в комнату. Его качало, как пьяного, ноги плохо держали, в глазах плыл туман.

      В Питер!

      В город Петра!

      В Морской корпус!

      Батюшка, да ради этого я не только вежливо с французкой разговаривать стану, я её… я её… нет, мамой я звать её не стану даже ради Морского корпуса.

      Он остановился на пороге комнаты, окинул её диким взглядом. Завтра! Завтра он отсюда уедет! Надолго! А то и навсегда!

      Да разве ж он заснёт теперь?!

      Недоросль торопливо взбежал по лестнице наверх и остановился около небольшой двери в боковушку. Дверь была чуть приотворена, из неё сочился тусклый свет лампады. Гришка приостановился, стукнул в дверь:

      – Нянюшка, можно?

      – Заходи, Гриша, заходи, – старческий голос отозвался с неложной радостью.

      Боковушка была невелика, сажень на полторы, не больше, и мебели там было всего только