Мальчики из провинции. Виктор Некрас

повторил он, имея в виду что-то известное ему одному. И повернулся к младшему сыну, который насупленно стоял в стороне. – Ну а ты чего, тихоня, мамин любимчик? Молчишь?

      Жорж промолчал. Он отвернулся, сжимая кулаки и чуть ли не с ненавистью глядя вслед старшему брату, за которым только клубилась пыль, взбитая копытами Боя.

      4

      Последний удар колокола прокатился над берегами Бири, затих где-то в сумеречном лесу. Гришка взялся было за оконницу, но поднять её не успел – за спиной едва слышно скрипнула дверь, и мальчишка обернулся, вздрогнула, как от выстрела.

      Жорж.

      Жорка.

      – Чего тебе надо? – грубо спросил Гришка, всё ещё держась оконницу.

      – Опять к своим приятелям-холопам собрался? – с ядом спросил Жорка, прислоняясь плечом к косяку. Сюртук его перекосился, ворот рубашки встал дыбом.

      – Твоё ли это дело? – хмуро бросил Гришка, отворачиваясь к окну. – И вообще, тебе спать пора, малявка.

      Он с удовольствием услышал, как Жорка сзади злобно засопел. Хоть бы в драку на меня кинулся, что ли, – с весёлой злостью подумал Гришка. Ох, он и накидал бы этому французёнку… но Жорка был умнее. Или трусливее. Отлично понимал, что один на один ему старшего брата не одолеть.

      – Тебя батюшка кличет, – процедил Жорка с ненавистью. – Велел позвать в курительную комнату.

      И грохнул дверью так, что пыль с пола взлетела и с потолка посыпалась.

      Когда Гришка обернулся, младшего братца уже не было.

      И чего это отцу приспичило? – недоумевал Гришка на ходу, торопливо спускаясь по лестнице. Курительная комната с глубоким эркером была пристроена ещё лет семь назад, когда отец увлекся английскими нравами и привычками и пристрастился к курению длинной прямой трубки и сигар.

      Распахнув дверь в эркер, Гришка замер на самом пороге, его обдало душистым табачным дымом, защекотало в носу и в горле.

      Гость был ещё здесь. Аксаков сидел с ногами на козетке22 у отворённого по жаркой погоде окна, со вкусом покуривал толстую кубинскую сигару (отцу привозили их из Москвы, покупая там у каких-то невнятных торговцев) и поигрывал носком ботинка желтоватой кожи. Отец же расположился, вытянув ноги на середину комнаты, в вычурном чиппендейловском кресле23 красного дерева в глубине эркера и мерцал огоньком своей любимой трубки турецкого меершаума24, привезённой из Болгарии.

      – Звали… батюшка? – в два приёма выговорил Гришка, усилием справляясь с першением в горле.

      – Звал, звал, – отец нетерпеливо повел рукой, указывая длинным трубочным мундштуком на невысокий стул «жакоб»25 у самых своих ног – садись, мол. Гришка примостился на край стула, в душе радуясь, что не стал сегодня переодеваться в ту одежду, в которой его застали утром. Не хватало ещё выказать себя сущим невежей. Впрочем, заслуги его в том не было – мачеха распорядилась забрать эти лохмотья в стирку.

      Аксаков покосился на Гришку, мерцая глазами в свете свечей, чуть качнул головой,

22

Козетка – двухместный диван или кушетка.

23

Кресло работы Томаса Чиппендейла, английского мастера-мебельщика.

24

Меершаум – «морская пенка», пористый известняк, используемый в производстве курительных трубок.

25

Стул работы Жоржа Жакоба – мастера-мебельщика эпохи французского неоклассицизма.