Самосбор. Игорь Лосев

у нее ко мне вопросы.

      Спрашивает разрешения присесть. Садится синхронно с моим подтверждением. На кителе слева у нее две нашивки: золотистая за тяжелое ранение и серо-желтая – медаль «За боевые заслуги». На поясе кожаная кобура с пистолетом.

      То ли я возраст разучился определять, то ли молодежь стала раньше времени взрослеть.

      Приветливо обращается по имени-отчеству. Напрягаюсь. Знаю я вашу ласку, товарищи комиссары. Сам так умею, но сейчас расклад не в мою пользу.

      Лагина уважительно перечисляет мои прежние должности по пути на самый верх ЦК гигаблока. Люди с таким опытом АХТ-88/2 нужны до зарезу. Спрашивает – как я смотрю на то, чтобы взять шефство над молодежным активом? А то у нее уже рук на все не хватает.

      Понимаете, говорит, выловить и отстрелять мутантов, культистов и наркоманов трудно, но дело техники. А вот предотвратить их воспроизводство без убедительной пропаганды социализма нельзя.

      Киваю. В ее годы эта мысль действительно может показаться откровением свыше.

      Говорит, что от меня потребуется уделять активу не больше двух часов после работы.

      Приглашает на вечернюю тренировку в пустой цех. Это даже ближе, чем ко мне домой.

      Возиться с молодежью, как полжизни назад, или снова тупить вечером в ожидании неизвестно чего?

      Соглашаюсь.

      Радуется. Перед тем как уйти, Лагина сообщает, что могу не беспокоиться о спортивном костюме – она уже взяла у завхоза один моего размера. Да, с жилуправлением вопрос тоже улажен.

      В цеху чистый цементный пол и самодельные снаряды для тяжелой атлетики и акробатики. Все «ржавое», все работает. А вот маты новенькие – борьбой здесь еще не занимались.

      Пока Лагина с горящими от восторга глазами представляет меня активистам, глубоко вдыхаю запах качалки. Есть еще в этом мире места, где время течет вспять.

      Ребята смотрят без агрессии, но с молодецким вызовом. Мол, покажи, дядя, чего умеешь.

      Провожу разминку. Бегаем, греемся, тянемся, но без фанатизма. Наконец вызываю на мат Гребнева – он показался самым задиристым.

      Активист становится в боксерскую стойку. Говорю ему надеть перчатки. Жмет плечами, выполняет указание.

      Лагина командует начать спарринг. Сближаюсь, перекрывшись. Гребнев пробивает двойку.

      Многие думают, что перчатки смягчают удар. Как бы не так! Правильно забинтованная рука лупит еще сильнее, благодаря фиксации запястья.

      Принимаю лбом и предплечьями. Удары жесткие, но не встряхивают. Проход в ноги. Беру на болевой.

      Парень обескуражен. Поднимаемся. Комиссар вновь дает сигнал. Сближение, два его удара, мои – захват, бросок, удушающий.

      На третий раз активист начал пятиться, почти убегать. Сбросил перчатки, исход тот же.

      Перевожу дыхание – все-таки выносливость уже не та. Жму парню руку, улыбаюсь, хвалю поставленные джеб и кросс.

      Мог бы сказать сакраментальное: «Хоть боксер, хоть каратист, для борца ты лишь артист», но зачем? Когда полвека проживешь, гормон в голове уже не играет.

      Больше