Самосбор. Игорь Лосев

лежим и дышим, глядя в потолок. Нормальный потолок, вверху. Надо же… В этот цикл Гигахрущ открыл нам много своих тайн. Трогаю лежащее на полу яйцо. Скоро он откроет их еще больше. Но придется подождать до завтра. Сейчас в НИИ уже никого нет.

      Мы заворачиваем трофеи в вещмешки. Бросив на Костю короткий взгляд, замечаю в его длинных волосах седую прядь. Наверное, сам выгляжу не лучше. Молча выкуриваем пару папирос и поднимаемся с пола. Пора домой.

      – Выходит, культисты Ромкины какую-то власть над бетоноедами имеют? – думаю я вслух.

      – Выходит, так, – соглашается Костя. – Если один Ромка нам умудрился такие амулеты смастерить, то представь, что их жрецы умеют… Пожалуй, выйду на них через ГнилоНет, скину координаты этой берложки… Пускай седлают тех червей и мстят за брата.

      – А может, они знают?.. Помнишь, Ромка говорил, что говняк делается из дерьма бетоноеда?

      – Ну нет, это уж он точно заливал!

      – Ты и про Бетоноворот так думал!

      Мы тихо смеемся, шагая сквозь заброшенные блоки. Напряжение отпускает, хочется шутить и думать о простом. Спустя час ходьбы по коридорам мы проходим мимо знакомой скоростной кабины, выходим на лестницу и видим дядю Витю, застрявшего протезом в перилах. Рядом с ним стоит наполовину набранное ведерко нежно-коричневых подлестничников.

      – Я тут собирал, да и не заметил, как эт… зацепился, – хрипло смеется этажник. Глаза его нервно бегают. – Вытащить хотел, да чой-то он не разгибается, сволочь. Клинит его иной раз. Не подсобите?

      Костя осматривает ногу дяди Вити, пробует разогнуть, что-то подкрутить или раскрутить, но ничего не выходит. Он пожимает плечами:

      – Тут руками никак, дядь Вить. Я за инструментами сбегаю и вас мигом вызволю. Аккуратнее в следующий раз будьте. Что ж вы ее не смазываете?

      – Ну дык масло кончилось у меня, – пригорюнившись, бормочет старик. – Я уж было пробовал… А-ай, ладно. Помоги старику, я в долгу не останусь.

      – О чем вопрос, туда-обратно!

      Мы идем вверх по лестнице, проходим первый пролет, и включается сирена. В который раз холодное скользкое щупальце сжимает мое сердце. Снизу раздается надрывный, полный ужаса крик старика. Я бегу, стараясь не думать, что будет с этажником и до чего доводит прогорклое масло.

      Врываемся на этаж и мчимся к герме Лазукиных, по дороге сбивая с ног ликвидатора Ефимова. Колотимся в нее и орем наперебой:

      – Толик! Толян, открой! Это мы! Костя и Паша! Еще не началось, открывай давай, на две секунды!

      – Не могу! – раздается дрожащий голос Толика. – Он тоже там!

      – Кто «он»?! Открывай, брат! Никого тут, только мы!

      – Я взорвал ее! – старший Лазукин срывается в рыдания. – Я взорвал петлю! Нина у меня!

      Рядом вырастает Ефимов с перекошенной мордой, и без того неровной из-за Окуляра. Он с ревом вламывает стальным кулаком по герме, но лишь царапает ее. Эти двери Самосбор выдерживают, Владимир Иваныч, вы что…

      – Открой, гнида! – орет басом майор. – Я тебе покажу, как дочь мою совращать!

      – Ты