Дочь понтифика. Дарио Фо

монастырь. Когда-то его забросили из-за чумы, бушевавшей в окрестностях, а несколько месяцев назад обитель начали обживать заново.

      У ворот некий всадник осаживает коня и заводит разговор с каменщиком, ремонтирующим стену. Тот указывает на портик во дворе. Конный въезжает и спешивается.

      Дальнейший путь ему преграждает немолодая дородная монахиня:

      – Вон отсюда! Чего здесь надо?

      Раздается голос Лукреции (она кричит из окна):

      – О! Джованни! Наконец-то! Я так рада!

      Джованни отвечает:

      – Как тебя угораздило забраться в эдакую глушь? Да и стоило ли? Монастырь – не лучшее место, чтобы прятаться от верховного первосвященника.

      – Глупенький! Пиццоккере – всего лишь община монашек младшего чина, поэтому разрешения на создание ордена не требуется. Папа о нас и знать не знает, ему не до таких мелочей.

      – Будем надеяться. Хорошо, что Джакомино с известием от тебя успел меня застать. Верный слуга прибыл как раз в тот момент, когда я собирался исчезнуть из Пезаро куда подальше.

      – А что случилось?

      – Ко мне пожаловал Чезаре. Они там хотят аннулировать наш брак. Требуют, чтобы я признал себя импотентом.

      – Ничего себе! И как же ты собираешься поступить?

      – Даже не представляю, как выкрутиться.

      – Да уж!

      – Чезаре дал понять, что, если я стану упорствовать, со мной случится нечто похуже импотенции. В общем, чик – и готово. Ну ладно, я должен сообщить тебе еще одну огорчительную новость.

      – О боже, это еще не всё? Говори!

      – Твой брат Хуан… Он убит.

      – Я уже знаю.

      – Да? А знаешь, кого весь Рим считает убийцей? Чезаре!

      – Увы. Боюсь, отец тоже причастен. Не может он не быть в курсе дел.

      – Вот именно. А что еще тебе известно?

      – Что после смерти Хуана папа три дня не показывался на людях, ночи напролет рыдал и молился в своих покоях. Я думала, Чезаре был с ним. А он, оказывается, помчался в Пезаро шантажировать тебя и угрожать смертью… А ты еще спрашиваешь, стоило ли мне забираться в такую глушь. Стоило! Не желаю больше видеть никого из своей кровавой кровной родни, хочу избавиться от этого ужасного проклятия – быть Борджиа!

      – И все-таки ты – она. И я должен избавить тебя от имени Сфорца. Но знай: с тобой я прожил лучшие годы своей жизни.

      – Спасибо на добром слове, но она еще продолжается. Может, и дальше продолжится. Кажется, я вижу одну такую возможность.

      – Какую же?

      – Твой дядя, Лодовико Моро. Ведь наша женитьба была ему на руку, он должен быть признателен. Верно?

      – Верно. Но бессмысленно.

      – Отчего же? Стоит попробовать.

      – Я уже пробовал, милая Лукреция, но кроме дополнительного унижения ничего не обрел.

      – Расскажешь?

      – Почему бы и нет? Я обратился к дядюшке, попросил вступиться за нас, защитить, а он сказал: «Знаешь, что тебе надо сделать? Докажи всем, что ты не импотент, а просто огонь!» – «И как же мне это доказать?» – «Соберем представительную