Одиночка. Школа пластунов. Ерофей Трофимов

еще, – ворчливо отозвалась бабка. – Все хорошо с тобой будет. Завтра уже опять побежишь башибузуков своих обучать. Потерпи.

      – Ну и, слава богу. Пойду тогда к себе. Подумать надо. Новую задумку сделать хочу.

      – Опять, небось, для смертоубийства чего, – проворчала бабка.

      – Бабушка, ну не начинай, а, – едва не взмолился парень. – Знаешь же, что без всех этих штук для смертоубийства нам тут не выжить.

      – Знаю, – вздохнула Радмила. – Не обращай внимания. Это я так. Ворчу по-стариковски. Ступай себе. Думай, – усмехнулась она.

      Кивнув, Елисей поднялся и, пройдя к себе, уселся за стол. Достав из ящика листы со своими набросками, он попытался сосредоточиться на работе, но вместо этого постоянно мысленно возвращался к произошедшему ночью. Елисей всегда был реалистом и во всякую мистику не верил, но то, что с ним случилось, простому логическому объяснению не поддавалось. Конечно, можно было списать все на действие дедовой фармакологии, но как тогда объяснить появление на собственном теле силуэта летящего кречета?

      Поймав себя на том, что невольно поглаживает на груди то место, где увидел рисунок, Елисей вздрогнул и, отдернув руку, тихо выругался. Потом, плюнув на все условности, скинул черкеску и, задрав рубаху, подошел к зеркалу. Рисунок никуда не исчез. Теперь, при солнечном свете, его было видно еще лучше. И только теперь Елисей сообразил, что это была не обычная татуировка.

      Рисунок был словно выжжен на коже. Но при этом никакого покраснения или еще какого-либо последствия воздействия такого типа на тело не было. То есть создавалось впечатление, что рисунок этот был у него очень давно. Но как такое могло быть? Елисей твердо знал, что провел на капище только ночь. Да и реакция ближних это подтверждала. Впрочем, не в его ситуации было отметать любую мистику. Достаточно вспомнить, как он тут оказался и с чего началась вся эта история. Тут во все что угодно поверишь.

      – Выходит, это все и вправду было, – еле слышно проворчал парень, опуская рубашку. – Твою мать! Но как?!

      Вопрос повис в воздухе. Елисей, пройдясь по комнате, задумчиво покосился на свои эскизы и, смахнув их в ящик стола, перешел к окну. Дело шло к весне, и солнышко все чаще радовало землю теплом. Вот и сейчас небо прояснилось, и на голых ветвях деревьев заплясали тонкие лучи. Глядя на все это великолепие, парень вдруг понял, что несколько запутался во всех местных перипетиях.

      На первый взгляд, все шло, как должно идти, а на самом деле, что-то было не так. Но что именно, он и сам не понимал. Не хватало чего-то важного. Глобального. Цели. Поймав себя на этой мысли, Елисей удивленно хмыкнул и, вздохнув, тихо проворчал:

      – Размечтался. Великую цель ему подавай. С обычной жизнью справься сначала. Вон, у тебя на шее теперь пятеро круглых сирот и еще пятерка вдовьих детей. Вот и займись делом. Людей из них воспитай, а не пытайся мир переделать. А то в местных реалиях тебя за такие потуги махом на Сахалин, кандалами греметь отправят.

      И тут, после этой отповеди себе самому, парень вдруг понял, что все делает правильно. И что его задача – не мир менять, а вырастить из этих ребят людей,