Лето детства. Анна Игнатьевна Галанжина

– всё ему интересно. На лбу уже живого места нет, а он не отступается. Может, вырастет инженером станет, крепко сейчас эта профессия в почёте.

      Борщ сварить она так и не успела.

      – Картошкой с кислым молочком накормлю, целы будете. Нюта, глянь, что Валька делает, да зови есть, чтоб потом не бегали один за другим – то компота, то хлебушка.

      Валька пришла без Нюты с довольной рожицей.

      – А сестра где? – спросила бабушка.

      Валька пожала плечами и уселась за стол.

      – Опять ребёнка обидела? Ладно, мать придёт, я ей всё расскажу, пусть она тебя сама воспитывает.

      – Да не трогала я её, только и сказала, что отцу расскажу, что Вовку не углядела, а она завыла и за сарай пошла.

      – Ты ж, каверза, специально так делаешь, что я тебя не знаю.

      Надя вышла во двор, нашла внучку, сидящую за сараем.

      – Пошли есть, я что за вами так и буду ходить? Отпор надо учиться давать, а не выть, не век же я тебя защищать буду?

      – Ба, чего она меня не любит?

      – Да она и сама не знает, чего нрав у неё такой. Все вокруг жалеют; сирота да сирота, вот она и дурит, ещё и ревнует. А если вдуматься, какая она сирота: мать есть, я, вы, кого ей ещё надо?

      Накормив детей, она отпустила Вальку на речку с условием, что та Нюту возьмёт и будет за ней приглядывать. Вовка заснул прямо за столом. Надя уложила его на свою кровать, подоткнула с краю одеяло, чтобы не свалился, задёрнула штору и вышла во двор.

      В хлеву визжали голодные поросята. Накормив поросят, пошла на огород нарвать гички.

      Надя любила свой огород, с которого просматривалась вся округа. Милые сердцу дали открывались её взору.

      Картошка и свекла бушевали. Ботва, толстая, сочная, радовала взор.

      – Картошечка – кормилица наша, без тебя не выжить, – Надя провела по ботве руками. – Июнь батюшка – кладень-кладенец, что сейчас даст, то и в зиму будет. Оглядела окрест.

      Вон Нюркин огород. Всё прополото, окучено. Почти сразу за огородами лес. Соскучилась. Давно в лесу не была. Земляника скоро пойдёт. Надобно сходить, хоть баночку нарвать, да и грибы следом. Отцвела липа, пора лыко на щётки драть. Дел невпроворот. Где время взять? За детьми совсем некогда. Схожу, обязательно схожу, пусть сами за детьми смотрят, я ж им не сиделка.

      Косят. Она втянула в себя запах свежескошенной травы.

      Нет лучшего запаха на свете, чем запах свежескошенной травы. Земля – землица, кормилица, сколько доброго ты нам даёшь, а мы не ценим, не бережём, а ломаем, крушим. Вон на днях какую вербу пацаны подожгли! Красавица! Она ж наших дедов помнила, и как только у них рука поднялась. Конечно, не сами додумались, кто-то из взрослых подсказал – негодяи. В лесу тоже: воруют, под шумок тянут. Лесник скажет, что рубить, а они ещё сами себе прибавят, что получше. Скоро лес голым станет, одни кусты будут да кривые деревья. Это как среди людей: хорошему человеку не дадут пожить – сгноят, а всякая рвань да дрань шелестит себе и шелестит.»

      Она и сама не понимала, почему её так заботят