Моя чужая женщина. Ольга Викторовна Дашкова

меня и сделай правильные выводы. А когда сделаешь, то расскажешь, как, сколько и у кого вы брали наркоту, которой торговали в том сраном баре. Потому что я не позволю, чтоб в моем городе кто-то что-то делал без моего ведома.

      Твою же мать! Черт! Черт! Черт!

      Это что, у меня такая карма хреновая, что мне в жизни попадаются лишь ее хозяева?

      Глава 2

      Покровский

      – Ты меня услышала? Или повторить?

      Не свожу взгляда с девушки, а она, наоборот, морщится и отворачивается в сторону, качая головой, словно сожалея о чем-то. У нее очень красивые волосы – цвета темной меди, длинные, волнистые, – именно они и зацепили, когда увидел ее сегодня.

      Не пойму, почему сам, лично трачу на нее свое время. Надо бы отдать ее Сёмину, пусть прессует и вытаскивает информацию, он любит это делать.

      – Хочешь, чтоб с тобой поговорил кто-то другой?

      Повторяю еще раз, хотя не имею такой привычки. Как она сказала, ее зовут? Маша? Из нее Маша, как из меня Ваня.

      Соврала, в глаза глядя, соврала, значит, будет врать и дальше. Увидел ее вечером, когда спускались на первый этаж с Шумиловым и Тимуром, какая-то девица поливала отборным матом сержанта, пыталась вырваться из его рук.

      Вся в черной коже, каблуки, я бы и сам принял ее за путану, но дорогую очень, такие на вокзалах стоять не будут, таких привозят в загородные дома. При ней не было ничего – ни документов, ни телефона, лишь сигареты, зажигалка и немного наличных денег и связка ключей.

      Один из оперативников узнал ее, была в баре, на который готовился рейд по наркотикам. Но патруль с вокзала она разукрасила, конечно, красиво, все рожи исцарапанные, вот же дикая кошка, нет, не кошка – лиса, хитрая и наглая.

      – Хорошо, признаюсь, я соврала.

      Непроизвольно сжимаю кулак, внутри тоже все сжимается в предчувствии. Нет, сука, нет, если она действительно распространяет наркотики, то, сука, я уже не знаю, куда катится этот мир.

      Поворачивается, убирает назад волосы, они явно ей мешают, ведет одной рукой по шее, цепляя пальцами тонкую золотую цепочку, трогает крестик. У нее странные глаза, непонятный цвет – цвет густого серо-голубого тумана.

      Или тому виной освещение?

      Под курткой черная майка, вижу лишь край татуировки на груди справа. Кожа светлая, чуть заметные веснушки на лице и колечко пирсинга в носу. Сколько ей лет?

      – Мне двадцать пять, зовут Арина. Я не проститутка и не торгую наркотиками и своим телом. Да, я была в баре, но ушла от греха подальше, не получилось, как видишь. Считаю, что вы не имеете никакого права меня задерживать.

      Говорит уверенно, от былого нахальства и наглости не осталось и следа, глаза холодные, сжимает крестик в кулаке.

      – А ты забавная.

      – Хотела пойти в театральный, но не взяли. Там любят забавных.

      – В проститутках лучше? – специально задираю ее.

      Видно, что держит себя, вздыхает, смотрит в потолок, прикрывая глаза. На шее под тонкой бледной кожей пульсирует венка, три родинки слева, получается треугольник. Я бы посмотрел