Всё укроется снегом белым…. Светлана Гершанова

появился в перерыв.

      – Пришёл посмотреть, как у тебя дела. Слезай, сам повешу.

      – Я тебя не ждала, смотри, какой у меня переворот! И обеда нет. Откуда ты взялся?

      – От моей работы две остановки на метро. Сорок минут туда и обратно и ещё двадцать на обед.

      – И ты мотался, когда жил здесь?

      – Нет, но к тебе буду мотаться, как ты говоришь. Чем тебе помочь?

      – Хорошо бы стол передвинуть, сдвинуть диван, а сюда тумбочку. Но ты же голодный!

      – Чайку поставь, я в пять минут всё переставлю, пять на чай, и ещё десять – пообщаться с тобой.

      – Сейчас – чай, а обед, когда придёшь. Ты не поздно?

      – Около шести.

      – Как здорово!

      – К сожалению, мы вот-вот переедем в другое здание, оттуда не наездишься.

      – Как будет, так и будет. А что твоих соседей не видно?

      – Валентина на дежурстве, наверно, а сам – на картошке, тётя Маша сказала, его неделю не будет. Зря ты взялась окна мыть зимой.

      – Какая зима, апрель! Они были ужасные.

      – Да, я их покрасил, а мытьё отложил до весны.

      – Знаешь, я и вправду чувствую себя дома.

      – В самом деле? – обрадовался Витя. – Ну, я побежал, у нас ведь режим.

      Назавтра всё сверкало. На столе, купленном за пятёрку, крахмальная скатерть, на вытертом складном диванчике «малютка» – крахмальное белое покрывало. Старый палас я протёрла влажной тряпкой, и он благодарно засветился глубоким бордо, как во времена своей молодости. И Витины шторы от стены до стены, сразу на оба окна.

      Заглянула Мария Николаевна:

      – Ну Светлана, ну деточка! Здесь такое было, такое… Жила старушка, под конец и не вставала уже, померла летом. Комната вся заставлена, лампочка тёмная, а вы – вон какую весёлую люстру повесили!

      – Да старая люстра, дешёвая, это пластмасса.

      – Надо же, а смотрится, как хрусталь.

      Мы ещё разговаривали, когда пришла Валя.

      – Здравствуйте, с приездом! Устраиваетесь? Хорошо у вас. Но стиральная машина будет мешать в коридоре. И занавески из кухни уберите, темно от них.

      – Что ты, Валентина, и машину они у своих дверей поставили, если и будет мешать, то им самим. И занавески – окно десять лет не мылось, никакого света, а теперь светло и нарядно.

      – Нет, тётя Маша, занавески пусть уберут, а машину – Слава приедет, как скажет, так и будет.

      – Что твой Слава скажет, что он может путного сказать!

      – Машину правда негде ставить, диван не раздвинется. Если и убирать из коридора, то только в кухню, а там и так тесно – вмешалась я.

      – Кухню загромождать не дам.

      – Ну и пусть стоит, где поставили! – повысила голос Мария Николаевна.

      – А занавески уберу, у себя повешу. Гардин ещё нет, когда шторы раздвинуты, с улицы всё, как на ладони, – поспешила я разрядить обстановку.

      – Вот и хорошо. Долго здесь жить собираетесь?

      – Как получится, особой радости нет, как понимаете.

      – Вот вы на время, а мы просили эту комнату, с мужем разошлись, а живём