Тихий Дон. Том I. Михаил Шолохов

неспокойными глазами.

      – Вы здешний?

      – Тутошний.

      – Чей же это?

      – Коршунов.

      – А звать вас как?

      – Митрием.

      Она внимательно осмотрела розовую чешую ногтей, быстрым движением подобрала ноги.

      – Кто из вас рыбу ловит?

      – Григорий, друзьяк мой.

      – А вы рыбалите?

      – Рыбалю и я, коль охота набредет.

      – Удочками?

      – И удочками рыбалим, по-нашему – притугами.

      – Мне бы тоже хотелось порыбалить, – сказала она, помолчав.

      – Что ж, поедем, коль охота есть.

      – Как бы это устроить? Нет, серьезно?

      – Вставать надо дюже рано.

      – Я встану, только разбудить меня надо.

      – Разбудить можно… А отец?

      – Что отец? Митька засмеялся.

      – Как бы за вора не почел… Собаками ишо притравит.

      – Глупости! Я сплю одна в угловой комнате. Вот это окно. – Она указала пальцем. – Если придете за мной – постучите мне в окошко, и я встану.

      В кухне дробились голоса: робкий – Григория, и густой, мазутный – кухарки.

      Митька, перебирая тусклое серебро казачьего пояска, молчал.

      – Женаты вы? – спросила девушка, тепля затаенную улыбку.

      – А что?

      – Так просто, интересно.

      – Нет, холостой.

      Митька внезапно покраснел, а она, играя улыбкой и веточкой осыпавшейся на пол тепличной клубники, спрашивала:

      – Что же, Митя, девушки вас любят?

      – Какие любят, а какие и нет.

      – Ска-жи-те… А отчего это у вас глаза как у кота?

      – У… кота? – вконец терялся Митька.

      – Вот именно, кошачьи.

      – Это от матери, должно… Я тут ни при чем.

      – А почему же, Митя, вас не женят?

      Митька оправился от минутного смущения и, чувствуя в словах ее неуловимую насмешку, замерцал желтизною глаз.

      – Женилка не выросла.

      Она изумленно взметнула брови, вспыхнула и встала.

      С улицы по крыльцу шаги.

      Ее коротенькая, таящая смех улыбка жиганула Митьку крапивой. Сам хозяин, Сергей Платонович Мохов, мягко шаркая шевровыми просторными ботинками, с достоинством пронес мимо посторонившегося Митьки свое полнеющее тело.

      – Ко мне? – спросил, пройдя, не поворачивая головы.

      – Это, папа, рыбу принесли.

      Вышел с порожними руками Григорий.

      III

      Григорий пришел с игрищ после первых кочетов. Из сенцев пахнуло на него запахом перекисших хмелин и пряной сухменью богородицыной травки.

      На цыпочках прошел в горницу, разделся, бережно повесил праздничные, с лампасами, шаровары, перекрестился, лег. На полу – перерезанная крестом оконного переплета золотая дрема лунного света. В углу под расшитыми полотенцами тусклый глянец серебрёных икон, над кроватью на подвеске тягучий гуд потревоженных мух.

      Задремал было, но в кухне заплакал братнин ребенок.

      Немазаной арбой заскрипела люлька. Дарья сонным голосом бормотнула:

      – Цыц ты,