Солнце мертвых. Пути небесные. Иван Шмелев

стажа – не пролил ты ни капли родной крови! А у того имеется главный стаж: расстреливал по подвалам! За это у него и колбасы вдоволь, за это и с наганом ходит, и говорит с тобой властно!

      Ты поднялся, оглянул живые его глаза – чужие, его тонкие и кривые ноги… И хрипнул: – Значит, дохнуть?! Да хоть ребят возьмите!

      Ты грозил привести ребят. Тебе сказали:

      – Приводи, твое дело. Выведем на крыльцо… Ты крикнул ему угрозу:

      – Та-ак?! в море кину!..

      – Дети твои, кидай! Вот чудак… если всем не хватает!

      Пошел ты к себе, спустился в свою лачугу… Не пошел к рыбакам своим: у всех ты позабирал, а теперь и у них пусто. Наелся жмыху и помер. Спокойней в земле, старик. Добрая она – всех принимает щедро.

      Валит меня ветром на винограднике, на лошадиные кости. Стоят на площадке, на всех ветрах, остатки дачки-хибарки Ивана Московского, – две стенки. За ними передохнуть можно. Когда Чатырдаг дышит – дышать человеку трудно. Смотрю – хоронится от ветра Пашка, рыбак, лихой парень. Тащит домой добро – выменял где-то на вино пшеницы, сверху запустил соломки, чтобы люди не кляли.

      – Ну, как живется?

      Он ругается, как на баркасе:

      – А-а……… под зябры взяли, на кукане водят!

      Придешь с моря – все забирают, на всю артель десять процентов оставляют! Ловко придумали – коммуна называется. Они правют, своим места пораздавали, пайки гонят, а ты на их работай! Чуть что – подвалом грозят. А мы… – нас шестьдесят человек дураков-рыбаков – молчим. Глядели-глядели… не желаем! Еще десять процентов прибавили. Запасу для себя не загонишь, рыба-то временем ход имеет. Пойдешь в море – ладно, думаешь, выгрузим, где поглуше, – стерегут! Пристали за Черновскими камнями, только баркас выпрастывать принялись, – а уж он тут как тут! «Это вы чего выгружаете? против власти?!» Ах, ты, паршивый! Раза дал… не дыхнул бы! А за им – стража! Наши же сволочи, красноармейцы, с винтовками из камней лезут! За то им рыбки дают… Отобрал! Да еще речь произнес, ругал: пролетарскую дисциплину подрываете! Комиссар, понятно…

      – Власть-то ваша.

      Пашка сверкнул глазами и стиснул зубы.

      – Говорю – под зябры ухватили! А вы – ва-ша! Всю нашу снасть, дорожки, крючья, баркасы – все забрали, в Комитет, под замок. Прикажут: выходи в море! Рабочие сапоги, как на берег сошли, – отбирают! Совсем рабами поделали. Ладно, не выезжать! В подвал троих посадили, – некуда податься! Депутата послали в центр, шум сделали… Три недели в море не выходили! Отбили половину улова, а уж ход камсы кончился. Седьмой месяц и вертимся, затощали. Что выдумали: «Вы – говорят – весь город должны кормить, у нас коммуна!» Присосались – корми! Белужку как-то закрючили… – выдали по кусочку мыла, а белужку… в Симферополь, главным своим, в подарок! Бы-ло когда при царе?! Тогда нам за белужку, бывало… любую цену, как Ливадия знак подаст! Свобода-то когда была, мать их!.. Да раньше-то я на себя, ежели я счастливый, сколько мог добывать? У меня тройка триковая была, часы на двенадцати камнях, сапоги лаковые… от девок отбою не было. А теперь