Город и псы. Михаил Юрьевич Кравченко

ими всё подряд, подключая, к работе ещё и свои страшные, ороговевшие крючья когтей и клювов.

      Первым от эмоционального шока очнулся Рустам Шамильевич. Он рванулся к служебной машине, уже заведённой и прогретой, чуть не сбив с ног самого шофёра, и с силой дёрнул боковую дверцу. Подлетевшая ниоткуда ворона несколько раз прошлась клювом по его непокрытой голове, и он закричал от боли. Его спутникам повезло больше: они отделались несильными шлепками крыльев, и благополучно заняли места рядом с Серёжей, на заднем сиденье. Водитель, громко ругаясь матом, отчаянно «топил» в пол педали сцепления и газа и от волнения тщетно пытался выдернуть на себя рычаг переключения скорости. Наконец, ему это удалось, и машина, лихорадочно дёргаясь, тронулась с места.

      Меньше других повезло сотрудникам милиции. Один из них, закрыв голову руками, что-то истошно кричал и звал на помощь другого, сидя по пояс в снегу. Его неотступно атаковала сова, которой охотно ассистировали всё те же вороны. При этом его лицо и руки были порядком залиты кровью. Другой, не смотря на призывные крики о помощи, куда-то бежал, опоясав руками голову и шею, вместо того чтобы просто заскочить в спасительный подъезд. За ним также неотступно вился шлейф из пяти пернатых особей, которые явно не собирались бросать свою затею.

      Тем временем, «скорая», петляя и юзя на поворотах, бешено неслась по направлению к КПП, давя на своём пути случайно залетевших под колёса птиц. С её лобового стекла, уже давшего приличную трещину, на капот спадали разноцветные перья и медленно змеились ручейки, парящей на морозе, птичьей крови.

      Глава 2

      Ронин. Тридцать лет спустя

      Охранный пост, с реестровым номером 585, считался самым дальним из всех постов на территории металлургического комбината, поскольку вплотную примыкал к лесополосе, отчего и был по праву наречён «точкой», куда ежесуточно высаживался очередной десант из двух охранников. Сама лесополоса, состоящая из смешанных древесных пород, в сочетании с низкорослым и густым кустарником, смотрелась живописным, но уже заметно хиреющим, уголком живой природы. Это было особенно различимо на фоне, наступающей на неё, словно опухоль, промышленной стройки, отбиравшей у неё последние живые соки и краски. Объектом охраны служило несколько возвышавшихся над этой увядающей красотой уродливых наростов, в виде беспорядочных куч тяжёлой и неестественно ярко горящей на солнце железистой руды.

      Некогда она была свалена огромными «Белазами» на площадке, между пустыми зданиями давно недействующих и заброшенных цехов, да, там и осталась. Здания эти напоминали остовы гигантских, киношных монстров юрского периода, которые зияли в пространство разбитыми глазницами оконных проёмов, и при каждом порыве ветра, свободно гулявшего между обрушенных балок и потолочных перекрытий, жутко лязгали, словно железной чешуёй, обветшалыми, свисающим вниз оползнями проржавевшей листовой жести. А по самому верху