Слуга великого князя. Сергей Чечнёв

одна помолись… без людей… подойди к иконе… поутру рано… я хочу… чтобы ты была сча… – голова безжизненно рухнула на снег.

      – Не-е-е-е-т!!! – Любава вскинула голову, обращая свой крик к небесам, протягивая руки в мольбе. Но почти в тот же миг она снова наклонилась, обхватила голову Завида руками и принялась целовать его в глаза, в губы, в щеки, – Нет! Нет! Нет! Нет!..

      Никита отпрянул назад. Всё кончено. Теперь он уже ничем ей не поможет. Он отступил на шаг и смотрел, как убивается его Любава по своему Завиду. Сердце его налилось тугой болью. Что, что же произошло здесь? Как переживет она этот ужас? Вот она здесь, будто бы и рядом, но между ними пропасть, стена, эта ужасная смерть. Как одолеть всё это?

      Сквозь пелену сбивчивых мыслей Никита вдруг услышал за спиной лай собак. Он встрепенулся, обернул голову, и вот – огни факелов, люди, свора собак с разъяренными оскалами и горящими глазами словно темная туча, словно орда летели откуда-то из глубины двора. А ведь верно, они не могли не услышать любавин крик. Скоро тут будет весь дом.

      Никита попятился к двери, прижался к притолоке. Сейчас вот нырнуть в проем – и нет его. Но какая-то неведомая сила прибила его ноги к земле точно гвоздями. Нет, он должен все узнать. Должен. Какое-то чутье подсказывало ему, что уходить ему нельзя.

      А люди тем временем были уже совсем рядом. Отблески желто-красных языков пламени от горящих факелов плясали на их разгоряченных, испуганных лицах. Их было с полдюжины. Они бежали вперед клином: впереди боярин Федор, слева Прошка, справа псарь со своей дикой сворой, за ними остальные. Они остановились резко, внезапно, в двух шагах от Любавы и безжизненного тела Завида. Боярин Федор словно наткнулся на невидимую стену, замер, распростертыми по сторонам руками приказал дворовым тоже остановиться. И вот они уже стояли полукругом, и их тяжелое дыхание заглушалось только завывающим лаем собак.

      Никита внимательно следил за взглядом окольничего. Тот как-то странно, не спеша, разглядывал свою дочь и мертвого врага, будто не мог понять, верить ли своим глазам. Да нет же! Он был… растерян! Никита ясно увидел на его лице замешательство: брови нерешительно поднялись вверх, глаза оставались спокойными, точно затянулись слюдяной пеленой, челюсть как-то вяло отвисла. «Любава…» – тихо позвал он.

      Девушка отозвалась не сразу. Как будто услышала его откуда-то издалека. Медленно, осторожно приподняла голову, посмотрела затуманенным взором. И вдруг, будто увидела, поняла: вскочила и бросилась к отцу:

      – За что?! За что вы убили его?! За что?!

      Глаза её гневно засверкали, руки, обагренные кровью, сжались в кулаки и, подбегая к отцу, она сначала издалека, потом в упор стала что было сил колотить его ребрами сжатых ладоней в грудь, по бисерному шитью, по медным застежкам на кафтане, не чувствуя боли от ударов, не переставая, оставляя на дорогом сукне темно-алые следы. Опешивший боярин едва успел свободной