Нырнуть без остатка. Катя Саммер

кстати, пообещали вызвать в качестве свидетеля в ближайшие дни. Маму и Лилю я отправил по домам, а сам оказался у девчонки.

      Смотрю на невеселую Раду и понимаю, что никто и никогда так сильно меня не удивлял.

      – Телефон, кстати, возьми, – говорю, а она достает из ящика кипятильник.

      Да, старый такой, со спиралью. Опускает в банку с набранной водой. В последний раз видел похожий у бабушки в деревне лет двадцать назад.

      Пока вода греется, она ставит на стол пачку странного чая и блюдце, в которое бублики высыпает. Бублики, твою налево! Абсурд какой-то.

      Что. Я. Здесь. Забыл?

      – У бабушки в деревне сосед таким дом спалил, – почему-то вспоминаю я, когда вода кипит и пузырится.

      Девчонка лишь хмыкает и заваривает чай. Ну как заваривает – закидывает в кипяток пакетик, который чуть подкрашивает воду в желтый.

      – И что такого забавного?

      – Бабушка, деревня… с тобой не вяжется, – замечает она.

      Теперь моя очередь усмехнуться.

      – Я до десяти лет не вылезал от бабушки, все лето обычно у нее проводил. Хорошее было время.

      – А потом? – не стесняется спросить Рада.

      – Потом я выиграл первые крупные соревнования, и детство закончилось.

      Редко вспоминаю о том беззаботном времени. И выборе, который за меня сделали. С тех пор я больше себе не принадлежу.

      Ностальгия накатывает, и я злюсь. Сверлю глазами тщательно подклеенные углы давно изношенных обоев, зашитую местами наволочку и неумело покрашенный потолок. Тут даже телевизора нет. На полке под рубашками камуфляжная куртка лежит с нашивками «МВД России», и я тотчас вспоминаю пса – черного, как сама смерть. То есть Волка.

      – И как ты очутилась в полиции, младший сержант Галл? – по двум желтым полоскам на погонах определяю я.

      – Меня пугает твой интерес к моей жизни.

      – Ты не выглядишь напуганной.

      – Я умело притворяюсь.

      – Не замечал, чтобы ты притворялась.

      Рада смотрит прямо, чуть щурится. Я отвечаю ей тем же – могу вести эту игру вечно.

      Когда она сдается и устало прикрывает глаза, мне удается лишний раз ее рассмотреть, заметить пушистые ресницы. Естественно красивые, не такие длинные, как у Лили.

      Кривлюсь от случайного сравнения. Это лишнее. Ловлю ее невозмутимый взгляд. Она видит, что смотрю на нее, но не тушуется, отпивает подкрашенный кипяток, затем макает в него бублик.

      – Все очень просто, – тем не менее отвечает на вопрос о полиции. – После детдома у меня было две дороги. Я свою выбрала.

      Только открываю рот, когда перебивает.

      – И не жалею.

      Самоуверенная.

      – Почему тогда терпишь таких соседей? – Киваю головой в сторону. – Что же доблестная полиция не реагирует, а?

      – По моим наводкам он регулярно в спецприемнике сидит. Во всем виновата человеческая натура. Девушка, с которой он живет, каждый раз врет, что упала, ударилась, да что угодно!

      – Бьет – значит любит?

      Рада лишь кривит