Холивар. Слушая Таю

овано.

      Что теперь будет? Чем все это закончится? Вопросы эти, конечно, были открытыми и насущными, но в большей степени я беспокоилась сейчас о том, как мне, конкретно взятому человеку, жить дальше.

      Дело в том, что три дня назад, на фоне всех этих событий, мою должность и должность креативного директора в нашем рекламном агентстве решили сократить. Со следующей недели я буду безработной, незамужней, тридцатидвухлетней барышней, проживающей в ипотечной квартире, взнос за которою платить уже сейчас нечем.

      Расчет при увольнении будет мизерным (если будет вообще), потому что отпуск в этом году я уже успешно отгуляла. Замдира, правда, заикнулась об увольнении по соглашению сторон, но думаю, одну из сторон, указанные там договоренности явно радовать не будут. Мама сейчас помочь ничем не сможет, а семнадцатого числа, даже если весь мир вывернется наизнанку, нужно платить за ипотеку.

      Но тут еще такой момент: завтра утром нас всех, невольно уходящих по собственному желанию, собирают на какой-то таинственный брифинг. И все бы ничего, если бы не наша секретарша Анечка, которая, как и все секретарши, слышит гораздо больше, чем полагается ее перегидридной головке, и, пренебрегая техниками шпионажа, не умеет долго хранить информацию, полученную от вышестоящего руководства, в своих облачных белокурых серверах.

      Короче, именно Анечка, в пятницу вылетев из переговорной, как стрела подвыпившего Купидона, понеслась по всем кабинетам, начав, конечно, с нашего, с одним-единственным призывом: «Ни в коем случае не соглашайтесь на их предложение! Это самоубийство!»

      Доказательствами ее заявление, конечно, подкреплено не было, но смуту в наши и без того обеспокоенные ряды почти уволенных она внесла нехилую.

      И вот сегодня, проведя воскресенье в каком-то забытье, то и дело залипая в новостях и сторис Инстаграма, размышляя о судьбе России, Запада и своей собственной, я, наконец, попыталась абстрагироваться от всего увиденного и заснуть пораньше, чтобы завтра предстать на брифинге, на который не стоит идти в полном здравии. Но сон не случался.

      «Господи, но почему сейчас? Почему не через год или месяц?»

      Перспектива стать безработной в мире, где, словно карточные домики, рассыпаются платежные системы (как, кстати, теперь расплачиваться? У меня все карты привязаны к Apple Pay, а где их пластиковые близнецы, я уже и не помню), где привычный уклад жизни летит ко всем чертям, обрастая санкциями, как мхом на деревьях с северной стороны, такая перспектива не то что пугала, обездвиживала. И только одно оставалось неизменно – семнадцатое число каждого месяца, день оплаты ипотеки.

      Я прекрасно помнила текст договора с банком, в котором доходчиво было написано: «…за каждый день просрочки начисляется…» и понимала, что счетчик сейчас заработает по полной, поскольку мне действительно негде будет взять денег.

      «Сорок три тысячи семьсот рублей. Блин, это и мало, и много. Когда-то я могла туфли себе купить на эту сумму, а сейчас… Занять, конечно, можно, но буквально со следующей недели я безработная. Чем отдавать? Никаких сбережений у меня, конечно же, не было. Кто их делает? Ведь разве можно предугадать сокращение в нашей стабильной и размеренной жизни?»

      Мысли бились и разбивались друг об друга. Я прикидывала, пересчитывала и в таком математическо-депрессивном состоянии, наконец, уснула.

      Утро. Утром всегда все заново. Даже если с вечера решился сменить веру, пол и гражданство, утром все равно книга жизни открывается с чистого листа.

      Я проснулась. Солнце неспешно вкатилось через окно, послышались переливы птичьих голосов, где-то вдалеке проехал сумасшедший мотоциклист.

      Тепло, то тепло, которое еще хранит запахи стареющей зимы, но уже льется отовсюду: из окон, дверей и дымоходных труб добрым светом приближающейся весны.

      Я хотела сохранить ощущение этого утра, а потому решила первый раз за десять дней не читать новости и в таком дзенском состоянии дойти хотя бы до дверей комнаты переговоров.

      Уже перед выходом из дома меня вдруг накрыло странное ощущение, будто не стоит волноваться о платежах по ипотеке и сокращении. Я словно нашла какой-то выход. Хотя сама еще не понимала какой.

      2 глава. Странное предложение от Замдира

      – Ну что, знаешь, что там будет? – спросил меня Максим Леонидович, без пяти минут бывший креативный директор, когда мы и еще несколько несчастливчиков дожидались начала брифинга в комнате для переговоров.

      Я посмотрела на него с удивлением. Так странно, еще две неделе назад он казался мне небожителем в темно-синем пиджаке от Канали, знающим, как устроен мир, концепция АИДА и чертов Excel, а сейчас он сидел рядом со мной в виде какой-то уменьшенной версии себя, смущенно улыбался и задавал тупые вопросы, чтобы как-то скрыть свой страх перед неизбежным.

      Все-таки все мы равны перед богом и принудительным увольнением. Все мы просто люди.

      – Не, Максим Леонидович, понятия не имею. Но Анечка говорила…

      – Да слышал я… – грустно ответил он и, кажется, стал еще на размер меньше.

      Наш