Московские заметки. Анна Романова

И сколько ей самой лет, если ему уже почти сто? И есть ли шанс, что меня пригласят на его юбилей?

      Собеседница прищурила глаза и хитро улыбнулась:

      – Что, дорогая, вы возраст мой высчитываете?

      – Так вам пятьдесят! – чтобы как-то выкрутиться из ситуации поспешила я ответить.

      Тут она засмеялась, слегка покачиваясь из стороны в сторону:

      – Да, дорогая, Вы угадали, именно столько мне было до 1917 года. Не стану говорить сколько мне, не поверите. Смотри ещё, какая я худая.

      Она протянула мне руку с тонким запястьем. Его без труда можно обхватить двумя пальцами.

      – Вот похудела  один раз – и баста. Расстраивалась, молчала. Все у меня искали и ничего не нашли. Ведь мы же врачи сами умные. Сами у себя все ищем, находим и даже в микроскоп эту дрянь опухолевую рассматриваем, которая завелась.

      С этим доводом я была согласна полностью, так как сама грешу методом «спаси себя сам, поставь диагноз».

      После мы говорили легко и непринуждённо о наших диагнозах, диссертациях и книгах, как давние коллеги.

      – Дорогая, вы уже не девочка. Почему тянете с докторской. Ай, ай! Три года поработайте с усердием – и на защиту. Время теряете! – увещевала моя новая знакомая.

      И я погрузилась в атмосферу кафедральной жизни, позабыв о родном маленьком отделении патанатомии где-то на краю света. Там я простой врач, без высокого полёта. А тут сам Автандилов писал книги, свидетели этому – она и эти стены.

      На прощание меня одарили парой  методичек о предстательной железе, ДНК идентификации и родительским напутствием: «с Богом». Дальше по делам я не поехала.

      По дороге купила сливочный пломбир, нашла уютную лавочку под кустом сирени и уселась мечтать о великом: науке, кафедре и открытиях.

      Пломбир исчез, я проверила на месте ли сертификат и набрала рабочий номер телефона родной патанатомии, чтобы спросить: как они там, без меня?

      Там труп

      «Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники»» – приятный женский голос сообщает мне, что нужно поторопиться выйти на моей станции. Извиняюсь за свою нерасторопность, протискиваюсь к выходу через пассажиров, а те недовольно смотрят на меня с немым вопросом: «Ты че, мух ловила, командировочная?»

      Радуясь своему освобождению, я вышла из вагона электропоезда на станции Красносельская.

      Спешу.

      Боковой взгляд цепляет фигурку плачущей девушки, она сидит на скамейке, смотрит в одну точку. По лицу текут подкрашенные тушью слезы.

      Моя совесть не даёт пройти мимо.

      А если у девушки все в порядке со здоровьем, и сейчас она переживает глубокую душевную драму? Вот бросил ее любимый человек и развернёт меня с моим участливым видом на все четыре стороны: поспешайте дамочка, не оглядывайтесь.

       Нерешительно обращаюсь: «Девушка, вам плохо?»

      Она медленно переводит взгляд, но не на меня,  куда-то в строну.  Снова потекли слёзы.

      – Там труп лежит, –  огорошила меня девушка.

      В голове пронеслось: