Стрекоза и Муравьи. Майя Лист

я изобразила высоко в облаках. Тех людей я заменила сердечками, сделав их добрее, с борта спустила на землю верёвочную лестницу, и я карабкаюсь по лестнице к ним, как бы мне ни было тяжело; огромные вёдра, с которыми я упала, неся воду из колодца, и была высмеяна, теперь висят на рожках полумесяца и полны самых красивых звёзд; пощёчина, доставшаяся мне от взрослого, отпечатана на щеке у солнца, солнце очень грустное, но оно очень жаркое и может стерпеть это жжение; и ласточка, гнездо которой я сломала из-за любопытства, сидит на моём плече и не клюет мне голову, как меня пугали. И так далее, и так далее…

      И это детство длилось медленно и долго. Как хромая черепаха. Мне не хватало внимания мамы, которая всегда была на работе, мне не хватало отца, и я завидовала чёрной завистью девочкам, которые бежали на встречу своим папам или сидели у них на коленях. Я всё время думала, когда же оно закончится, это детство? Казалось, что, войдя во взрослую жизнь, я стану счастливее. Но взрослая жизнь часто была подшофе или в пьяном угаре. С восемнадцати лет. Не постоянно, но часто. Я знала, когда надо быть трезвой, а когда можно расслабиться, количество трезвой жизни было больше, естественно, но выпивала я с удовольствием. И это сомнительное удовольствие растянулось на годы. К моему глубокому сожалению.

      Пить алкоголь мы начали с одноклассниками на наши шестнадцатилетия. То есть большинству из нас было по пятнадцать. Я была удивлена, будучи на таком дне в гостях у подруги, когда впервые на стол поставили бутылку водки, хотя её родители были в соседней комнате. Мы не напивались до безумия, не хулиганили, а пели песни хором, идя по улицам. Чувствовали эйфорию. Тогда многие из нас поцеловались впервые. И я в том числе. Ох уж этот первый поцелуй.

      Песни наши были патриотические, народные, те, что мы пели и учили в хоре в музыкальной школе. Какие же это красивые песни! Вот в те годы, я и пела во весь голос альтом, неплохо пела, а теперь не пою или пою вполголоса, не могу заставить себя громче петь, раскрыть голос. Виной тому один случай: ещё во времена, когда совхозы имели овощеводческие и другие хозяйства, на лето родители брали по шесть огромных теплиц. Мы всей семьёй перекапывали землю, делали грядки, сажали рассаду, растили, поливали, удобряли, подвязывали, собирали и сдавали урожай всё лето. Мы, дети, помогали, чем могли. Я часто ходила поливать, а во время поливки пела во всё горло песни, пока кто-то в соседней с нашей теплицей не сделал мне замечание в грубой форме. С тех пор я не пою. Даже стоя одна в огромном пустом поле, не смогу. Вот и выкопала копчик динозавра из песка. Всё из детства, как говорил психолог.

      В погоне за двумя зайцами

      Думаю, сообщить ли ему, где я сейчас? Но мы же расстались. И, если расстались, зачем писать? Чтобы вызвать нотку горечи у него? Да он не расстроится, он ведь железный. И, конечно же, пишу:

      – Знаешь, где я?

      – Нет. А где ты, в Риме, Неаполе, в Gavirate?

      – В Москве.

      – Ах. Много снега?

      – Нет, мало.

      – SVO?

      – Именно.

      – Когда