Игра на деньги. Виктор Казаков

по поводу того, что по – настоящему должно волновать человека и чем должен жить человек. И, поженившись, супруги надолго сохранят привычку звать друг друга так, как звали на первом курсе.

      Когда я слышу «Татьяна Ивановна», жена отдаляется от меня, отчуждается, уплывает в общую толпу, я начинаю думать о ней, как думаю обо всех, начинаю вспоминать то, что вспоминать мне не хочется. В такие минуты у Таньки, увы, уже и проседь в волосах, и талия излишне уширена, и утреннюю зарядку она делает только убоявшись моих обличений. В последнее время с некоторой тревогой я думаю и о деле, которому жена с излишним, как мне кажется, энтузиазмом отдается сейчас. Мне почему – то делается неловко, когда я слышу, как она (эстет! специалист по балканской литературе; знаток «романтического интимизма» и «абстрактного интеллектуализма»!) торгуется, например, с известным пока только в московских подземных переходах длинноволосым живописцем:

      – Сколько, Юра, стоит ваша картина?

      – Я, Татьяна Ивановна, хотел бы получить тысячу рублей.

      – Могу объявить, что она стоит и две тысячи, только кто за нее даст такие деньги?

      – Ну, давайте, Татьяна Ивановна, объявим: пятьсот…

      Не люблю я слышать «Татьяна Ивановна»!

      Вот когда я говорю (конечно, не при малознакомых людях, а в домашней обстановке) «Танька», я забываю о пополневшей фигуре, не замечаю ни огорчительных следов времени на лице жены, ни некоторой подпорченности Танькиного характера (думаю, что в последнем случае немалую роль сыграли те самые «огорчительные следы», которые я‑то не замечаю, а сама Танька, вздыхая, подолгу ретуширует их перед зеркалом). С «Танькой» со мною рядом – прежняя юная студенточка в ситцевом платьице и с модной короткой стрижкой, в чьих голубых глазах я уже к четвертому курсу разглядел тот омут, в который мне отчаянно захотелось прыгнуть.

      Так что пусть в повести будет «Танька», не лишайте меня приятных иллюзий.

4

      На московских улицах «Форд» фыркал и сердито урчал – ему, наверно, не нравились небольшая скорость и частые остановки у светофоров; вспоминалась стремительная жизнь с ветерком на широких, как стадионы, европейских автобанах.

      У последнего городского перекрестка на обочине дороги «голосовал» малорослый, с чемоданчиком у ног и в кепке на голове человек.

      – Не будем останавливаться, – покосился я на Таньку. – Зачем зря терять время?

      Танька успела возразить:

      – Подберем! – и повторила слова, которые я когда – то услышал в своей редакции и при случае пересказал жене: – Даже маленький гонорар не сделает нас беднее.

      Я остановил машину. Схватив чемоданчик, человек подбежал к нам и зачем – то снял с головы матерчатую кепку с длинным козырьком. Танька приоткрыла дверцу:

      – Далеко?

      – До Сафонова. Это триста километров. Я заплачу.

      – Ну, разумеется.

      Жена