Целитель. Пятилетку в три года!. Валерий Большаков

и подошел к большой карте СССР, висевшей на перегородке, из-за которой слегка поддувало – большой гараж отапливался всего парой батарей. – Двинемся через Умань до Киева, там переночуем…

      – Рано ночевку устраивать, – не согласился Жуков. – Давайте лучше до Сейма дорулим, а там в пионерлагерь свернем. Гошка говорит… Гош!

      – А? – взлохмаченный Кирш выглянул из гаража. – Чего тебе?

      – Сильно занят?

      – Мы тут резину набиваем на ворота, – степенно ответил Гоша, – дует сильно. А чего?

      – А у тебя там правда сторож знакомый? Ну, помнишь, ты говорил? В лагере том, на Сейме!

      До Кирша дошло не сразу.

      – А-а! – завел он. – Ну да. Дядь Сеня.

      – Всё, – отпустил его Изя, – свободен.

      Гоша фыркнул и захлопнул дверь.

      – Ладно, мон шер, – согласился Зенков, – подышим свежим воздухом. М-м… Потом переход до Брянска, а оттуда – до Калуги. Можно и сразу в Москву, но в дороге устанем. Ни поесть, ни умыться. Лучше с утра выехать, и… куда-нибудь в столицу.

      – На массовое поле можно, – прикинул я, – в парке Горького.

      – Так ты согласен?

      Мне удалось найти вариант «и нашим и вашим».

      – В принципе, да, но… Чего-то не хватает. Одной идеологической нагрузки маловато будет. Надо что-то свое… Ладно, подумаем.

      Тут из гаража донесся громкий говор, смех, и двери распахнулись. Улыбчивый Гоша с жирным мазком мазута на щеке объявил:

      – У нас гости!

      В двери спиной просеменила Тимоша, и стало ясно, что она помогает затаскивать санки. Нет, не детские… Розовая с холода Альбина затолкала в мастерскую креслице с приделанными обрезками лыж. На санках, укутанный теплым одеялом, восседал робкий старичок, улыбаясь смущенно и неуверенно.

      – Ой, здрасте! – зазвенела Ефимова. – А это мой дед Егор! Мы катались, хотели уже домой идти, а потом смотрим – у вас тут свет везде!

      – Сейчас мы вам чайку горяченького! – подмигнул Ромуальдыч.

      – Чаек – это хорошо! – покивал дед Егор. – Да, Альбинка?

      – Ой, конечно! Не замерз, деда?

      – Да ну!

      Я смотрел на старика в самодельном инвалидном кресле, и было мне тяжко. Так со мной всегда, стоит только услышать «эхо прошедшей войны», увидеть ее страшный послед.

      Дед Альбины летал на «яках» и «Ла-5», бил фрицев, дошел до самого Кёнигсберга, пока пулеметная очередь не прошила истребитель, перебив обе ноги. С тех самых пор Егор Пименович – калека. Если бы не внучка, вообще из дома не показывался.

      И вовсе не жалость меня доставала, хотя и она тоже. Просто жило где-то внутри паршивое чувство… не возвращенного долга, что ли?

      Я усмехнулся, глядя в темное окно, выложенное по краям кружевными веточками инея. Такая вот славная традиция у попаданцев в «застойные семидесятые» – думать о тех, кто лил кровь в грозные сороковые. Нас спасли, а сами…

      И причина тут вовсе не в том, что «гости из будущего» морально устойчивы и по-особому совестливы. Всё куда проще.

      Это к 2018-му фронтовиков почти не останется в живых,