Две жизни Пинхаса Рутенберга. Пётр Азарэль

господину, так неожиданно вошедшему в его жизнь. Амфитеатров скрылся во тьме улицы, и Пинхас вернулся в тёплый салон квартиры. Он уже сознавал, что эта встреча может стать началом большой многолетней дружбы.

      В Генуе с Горьким

      В июне в конторе Рутенберга раздался телефонный звонок. Он сразу узнал грудной голос Горького с хрипотцой, вызванной многолетним туберкулёзом.

      – Здравствуй, Пётр.

      – Здравствуй Алексей Максимович.

      – Здесь со мной Ленин Владимир Ильич. Завтра мы с ним уезжаем с Капри. Я хочу сопровождать его до границы с Францией. На обратном пути, когда буду в Генуе, я тебе позвоню. Мы с тобой давненько не виделись.

      – Я буду счастлив, Алексей Максимович.

      – Будь здоров, Пётр.

      В трубке послышались сигналы отбоя. Пинхас положил трубку и несколько минут сидел, смотря в окно и словно высматривая там картины своей прекрасной жизни на Капри.

      Покинув тот райский остров и поселившись в Генуе, Рутенберг продолжал оставаться с Горьким в тесном контакте, питавшем их взаимную дружбу. Он уже около трёх лет принимал участие в задуманной писателем реорганизации издательства «Знание» и в совместном итало-русском проекте, инициатором которого, по сути, и являлся. Идея его заключалась в переводе на итальянский язык и публикации в Италии произведений русских писателей.

      Несколько дней он пребывал в предвкушении долгожданной встречи. Горький позвонил в полдень.

      – Я в Генуе, Пётр. На вокзале.

      – Так приезжай ко мне, Алексей Максимович. Адрес ты мой знаешь?

      – Конечно, на конвертах твоих писем он мне оскомину набил, – усмехнулся Горький.

      – Прекрасно, жду тебя. Сестра моя тоже будет тебе рада.

      Он позвонил домой и предупредил Рахель. Дав указания сотрудникам, он вышел из конторы и пошёл путём, который почти ежедневно преодолевал уже года два. Стоя на маленьком балконе, он видел, как Горький сошёл с такси возле дома, и махнул ему рукой. Горький радостно ответил. Друзья обнялись на пороге и долго трепали друг друга по плечу. Рахель стояла в гостиной, улыбаясь дорогому гостю. Горький подошёл к ней и, взглянув на неё, поцеловал руку.

      – Меня всегда волновала особая еврейская красота, – произнёс он, не отпуская руку зардевшейся от комплимента Рахели.

      – Она не только красавица, но и отличная хозяйка, Алексей Максимович, – заговорил Рутенберг. – Обед она приготовила отменный. Располагайся, будь как дома. Мы живём скромно, но не жалуемся.

      – А кто знает, Пётр, в чём счастье-то? Оно точно не в вещах, которые нас окружают, а в душе.

      – Великий ты философ, – восхитился Пинхас. – Что ни фраза, то афоризм.

      – Так и требования ко мне какие! Чтобы соответствовать, нужно много работать над собой. Порой это приводит в такой лабиринт, что просто стыдно. Два года мы с Луначарским, Рудневым и Богдановым занимались богостроительством. Пытались соединить марксизм и религию, основываясь на сходстве социализма и христианства. А в прошлом