Две жизни Пинхаса Рутенберга. Пётр Азарэль

от верных людей, что в последний момент всё развалилось, и труды твои оказались напрасны. Наши итальянские вояки хотят отхватить кусок Ливии и Туниса. Империалисты неисправимы. Они немного запоздали и теперь навёрстывают упущенное.

      – Османы тоже не ангелы, Алексей Максимович.

      – Точно, Пётр Моисеевич. Знаешь, чем сидеть и плакать в жилетку, напиши-ка статью. Я сейчас верстаю очередной номер журнала. Будет очень кстати.

      – Я подумаю, – ответил Рутенберг.

      – Только не тяни резину. Нужно напомнить этим русским идиотам, какую золотую жилу они упустили.

      – Говорят, что эта война на пару месяцев, – неуверенно заметил Рутенберг.

      – Это пропагандистский трюк, дорогой, – произнёс Горький. – Войны так быстро не заканчиваются.

      – Пожалуй, я напишу статью. Мне нужно высказаться. Ведь так обидно, всё для них подготовили.

      – Хорошо, Пётр. Я жду. Целуй свою прелестную сестрицу.

      – Привет Марии Фёдоровне.

      Рутенберг чувствовал щемящую потребность освободиться от принёсшего ему неприятности дела. Поэтому он без долгих раздумий взялся за статью. Память его, полная воспоминаний о поездках и переговорах, докладах и письмах, открыла ему свои необъятные закрома. Статья была вскоре готова, и он отослал её Алексею Максимовичу. В ноябре Рутенберг увидел её опубликованной в издаваемом Горьким журнале «Современник».

      Глава V. Инженер

      Амфитеатров

      Работа давала ему заработок и моральное удовлетворение. Его известность инженера-гидротехника росла, и у него уже не было проблем с заказами. Пинхас стал чаще бывать в излюбленном беженцами из России кафе, в котором начался его трагический роман. Постепенно расширялся и круг знакомых. К нему на квартиру и в контору заходили итальянцы и русские эмигранты.

      Его откровенное, порой даже демонстративное еврейство, не сталкивающееся с противодействием или неприятием ближайшего окружения, лишь убеждало его в том, что возвращение к нему было верным и необходимым шагом. Он ощущал неведомую ему прежде свободу, охотно беседовал с людьми о вещах, которые стали ему интересны. А с самыми близкими говорил о семье и роменской жизни и друзьях, которых оставил в России. Он сознавал, что сделал лишь первый шаг, но он не был провидцем, и ему не суждено было видеть, к каким неожиданным последствиям приведёт его этот путь.

      Однажды вечером в воскресенье в его квартире раздался звонок. Дверь открыла Рахель.

      – Пинхас, это к тебе, – позвала она.

      Он положил газету на журнальный столик и вышел в коридор. На пороге стоял рослый мужчина средних лет крупного телосложения. Его дорогой сюртучный костюм-тройка синего цвета говорил о высоком социальном статусе. Большая борода и усы, пронзительный взгляд сквозь стёкла очков – всё подчёркивало неординарность неожиданного гостя.

      – Простите, Вы инженер Пётр Моисеевич Рутенберг? – спросил он.

      – Да. А с кем