Звук падающих вещей. Хуан Габриэль Васкес

и сделаю это к тому же с полным осознанием того, что эта история, как предупреждают в детских сказках, уже случалась раньше и повторится вновь.

      А уж то, что именно мне довелось рассказать ее, можно считать случайностью.

* * *

      В день своей смерти, в самом начале 1996 года, Рикардо Лаверде прогуливался с утра по узким тротуарам Канделарии в центре Боготы, мимо старых домов с крышами, крытыми обожженной глиняной черепицей, и мраморными табличками на стенах, непонятно кому напоминающими о забытых исторических событиях, и около часа пополудни зашел в бильярдную на 14-й улице с намерением сыграть партию-другую с завсегдатаями. Он не выглядел взвинченным или встревоженным: играл тем же кием и на том же столе, что и обычно, – у дальней стены, под телевизором, звук которого был всегда отключен. Он сыграл три партии; не помню, сколько выиграл, а сколько проиграл, потому что в тот день я играл не с ним, а за соседним столом. Но я хорошо помню момент, когда Лаверде заплатил по ставкам, попрощался с другими игроками и направился к двери.

      Он проходил между первыми столами, которые обычно пустовали, потому что в той части зала неоновый свет рисует странные тени на шарах из слоновой кости, как вдруг остановился, будто наткнувшись на что-то. Он вернулся к нам, терпеливо подождал, пока я закончу серию из шести или семи ударов, и даже коротко похлопал в ладоши одной из трех моих комбинаций; а потом, когда я записывал на доске, столько заработал очков, подошел ко мне и спросил, не знаю ли я, где можно одолжить магнитофон, чтобы прослушать запись, которую он только что получил.

      Я много раз спрашивал себя, что было бы, если бы Рикардо Лаверде обратился не ко мне, а к любому другому игроку. Но в этом вопросе нет никакого смысла, как и во многих других, которые мы задаем себе о прошлом. У Лаверде были веские причины выбрать меня. Ничто не может изменить это обстоятельство, как ничто не изменит того, что произошло дальше.

      Я встретил его в конце прошлого года, за пару недель до Рождества. Мне вот-вот должно было исполниться двадцать шесть лет, за два года до этого я получил диплом адвоката, и, хотя по-прежнему мало что знал о реальном мире, в теоретическом мире юриспруденции секретов для меня уже не было. С отличием закончив университет, – до сих пор удивляюсь, как мне вообще удалось защитить диплом о безумии Гамлета как смягчающем обстоятельстве, освобождающем его от уголовной ответственности, не говоря уже о том, чтобы получить на такую работу хорошие отзывы, – я стал самым молодым преподавателем в истории нашей кафедры. Во всяком случае, так утверждали старшие коллеги, когда вручали диплом, и я был убежден, что единственно возможная перспектива моей жизни – преподавать введение в правоведение, обучать основам профессии перепуганных детей, только что закончивших колледж. Там, стоя на деревянном подиуме перед рядами тупых растерянных юнцов и впечатлительных девушек с широко распахнутыми глазами, я получил свои первые уроки на тему природы власти. От этих первокурсников меня отделяли лет восемь, но между