Петля. Тoм 1. Инга Александровна Могилевская

в тюрьме, во тьме, в ужасе…

      457-го привезли обратно, когда измученная своими терзающими думами заключенная уже стала проваливаться в сон. Она встрепенулась от лязганья замка за стеной, тут же прижалась глазом к тайной лазейке в мир чужих кошмаров. Заметила, как подъехала каталка, и подле стены тяжело плюхнулось обмякшее тело, словно кто-то швырнул на пол мешок картошки. Потом тюремщик ушел, укатив с собой пустое кресло. Дверь соседней камеры захлопнулась.

      – 457! – позвала она.

      Ответа не было.

      – 457! Ты живой?

      – …

      – Ответь мне!

      Тишина. Слышно разве что его учащенное дыхание и слабый шорох ворочающегося тела.

      – 457! Что случилось? Почему ты не отвечаешь? – настаивала заключенная. Протиснула ладонь, потолкала его. Он не реагировал.

      – Ну! Скажи, что с тобой сделали! – толкнула сильнее. Он чуть сдвинулся в сторону, так чтобы она не могла дотянуться.

      – Да что тебе! Язык отрезали! – в отчаянии вскрикнула она, убирая руку.

      Это упрямое безмолвие пугало ее гораздо больше, чем тишина одиночества. Чтобы хоть как-то успокоить себя и разбавить густоту молчания, заключенная села, поджала колени к груди, сложила вместе ладони и стала нашептывать молитву. Она уже не уповала на спасителя, и не смела просить спасения. Кто она была такая, чтобы просить? Развратная блудница – продажная девка. Всю свою жизнь она бездумно придавалась греху, и не гнушалась пороков, находя в них пикантную нотку, придававшую вкус порой пресному существованию. Верила ли она когда-нибудь в Бога, или в Пресвятую Деву, или в Христа? …Она не ходила в церковь, не носила на груди распятье, и не молилась уже лет десять. Но сейчас…

      – Если ты любишь Деву Марию и веришь в Бога и Христа, пощади их. Не заставляй их обращать взор на это место, – проговорил слабый голос из-за стены.

      – 457? Господи! Я уже думала, ты не заговоришь! – встрепенулась заключенная, разом позабыв про молитву.

      – Бог сюда не заглядывает, он не знает о существовании этого места, – продолжал 457, – и ему нет дела, до тех, кто находится здесь.

      – Не говори так. На свете нет ничего и никого, что может ускользнуть от его взора.

      – На свете? Ты видишь здесь свет? Мы с тобой уже в аду… А это не его работа, доставать грешников из ада.

      – В ад попадают после смерти, а мы еще живы. Значит, у нас еще есть шанс покаяться и спасти душу.

      Он притих. Задумался.

      – Они считают, я могу не дожить до утра, – наконец, пробормотал 457.

      – Они тебе это сказали?

      – Я слышал, как они разговаривали между собой. Говорили, что я итак продержался дольше остальных – почти два года, говорили, что нужно списать меня, как исключение, и продолжить исследования, говорили, что-то о новой партии инфицированных… Они сначала не собирались возвращать меня в камеру… хотели понаблюдать, как я умираю прямо там… А потом передумали. Один из них сказал: «Увези этого. С ним