Сизые зрачки зла. Татьяна Романова

этажами, и если бы они ушли, Платон попал бы в глупейшее положение – в чужом доме без возможности доложить о своем приезде хозяевам. Оставалось одно – окликнуть женщин, что он и сделал:

      – Простите меня, пожалуйста, за поздний визит, но я ищу графиню Чернышеву.

      Дамы, как по команде, повернулись, и Платон обомлел. С площадки полутемной лестницы на него смотрела мать, такая же, как в его первых детских воспоминаниях: высокая, с тонким станом, блестящими черными кудрями и очень яркими на белоснежном лице голубыми глазами. Ему вдруг померещилось, что не было ни ужасного разрыва, ни всех этих пустых, мучительных лет, и что он снова – любимый сын самой лучшей на свете матери … Его отрезвил сердитый старческий возглас:

      – Зачем вам нужна моя племянница? Вы уже достаточно ее сегодня расстроили.

      Чтобы отогнать наваждение и вернуться к действительности Горчакову пришлось даже тряхнуть головой. Он узнал в рассерженной старушке графиню Румянцеву и, собравшись с мыслями, ответил:

      – Я хотел объясниться с ней по поводу нашего сегодняшнего разговора.

      – Вы что, изменили свое мнение и решили помочь матери вашего подчиненного?

      – Я не могу это сделать, но хотел бы пояснить, почему.

      – Какая разница моей племяннице, какие у вас причины для отказа, результат будет тот же, – повысила голос старая графиня, и ее неприкрыто презрительные интонации покоробили Платона. – Не нужно нам ваших объяснений, а если вам требуется отпущение грехов – так это не к нам, это вам, сударь, в церковь нужно.

      От такого явного оскорбления Платон остолбенел. Он еще даже не сообразил, что ответить, когда старуха распорядилась:

      – Велл, проводи его светлость и закрой дверь на засов, мы сегодня больше никого не ждем.

      Девушка спустилась по ступеням и с непроницаемым видом миновала Платона. Она потянула на себя массивную ручку входной двери и жестко заявила:

      – Прошу вас уйти.

      Взгляд красавицы выражал недвусмысленное презрение, и стало понятно, что она, как и старуха, не примет никаких объяснений и оправданий. Платон молча поклонился графине Румянцевой, а проходя мимо ее молодой компаньонки, пробормотал:

      – Извините за беспокойство.

      Ответа не последовало, Горчаков на мгновение задержался в дверях, вглядываясь в лицо девушки, так похожей на его мать. Та надменно вздернула подбородок, ее пухлый, чуть крупноватый рот сложился в брезгливую гримаску, а взгляд прозрачных глаз стал ледяным. Но чары рассеялись, и Платон понял, что эта высокомерная барышня просто похожа на ту женщину, которую он когда-то обожал. Глаза у его матери были ярко-синими, а у незнакомки они отливали необычным лиловатым блеском, и княгиня Горчакова, как бы она ни ошибалась в жизни, всегда оставалась живой и страстной, а эта безупречная мадемуазель казалась холодной, как ледышка. Не приведи бог оказаться