Тайна семи звезд. Митрополит Иларион (Алфеев)

спасе́ши, ничто́же ве́лие; и а́ще чистаго помилуеши, ничто́же дивно: досто́йни бо суть милости Твоея Но на мне гре́шнем удиви милость Твою…[5]

      Он присел на койку «Умру ли я этой ночью, или меня ждет еще один день?» – думал он.

      Незаметно он впал в забытье, прислонившись спиной к холодной стене.

* * *

      Его разбудил лязг дверного замка и грохот открывающейся железной двери.

      Вошел человек высокого роста в форме сотрудника НКВД На поясе у него висела кобура.

      – На выход! – произнес он громко.

      Отец Константин растерянно оглянулся Встал с койки, пошатнулся, присел.

      – Быстрее, – скомандовал сотрудник.

      Любомудров встал, натянул на себя тулуп, взял в руки шапку. Сотрудник НКВД толкнул его в спину.

      Они вышли в тусклый коридор. Священник передвигался с трудом, и сотрудник все время толкал его:

      – Давай, давай! Быстрее.

      Из других дверей тоже выводили людей. Все они двигались к выходу.

      На тюремном дворе, ярко освещенном прожекторами, собралось много заключенных. Стояло несколько черных фургонов с надписью «Хлеб». Некоторые заключенные тихо переговаривались между собой:

      – Может быть, в другую тюрьму?

      – Скорее всего, на расстрел.

      – Неужели и правда расстреляют? Меня же по ошибке взяли. Вместо брата моего взяли. Понимаете, у нас фамилия одинаковая, он работал на заводе, а я…

      – Молчать! – закричал охранник и с силой ударил говорившего по губам.

      Тот замолк.

      Любомудров жадно вдыхал свежий осенний воздух.

      В толпе заключенных он увидел лицо, которое показалось ему знакомым. Попытался вспомнить, где он мог видеть этого высокого пожилого человека с впавшими щеками, глубокими морщинами и свисавшей клочьями бородой.

      Они встретились глазами. Тот тоже узнал его:

      – Любомудров?

      – Да.

      – Константин?

      – Да.

      – Я епископ Никита. Помните, я вам в академии дела сдавал?

      Только сейчас Любомудров понял, что перед ним человек, который был до него экономом в Московской духовной академии. Он знал его как священника Феодора Делекторского. После революции отец Феодор постригся в монахи с именем Никита, стал епископом, помогал Патриарху Тихону. В изможденном старике трудно узнать плечистого священника с пышными вьющимися волосами, каким он был когда-то.

      – Вот ведь где встретились, – сказал Любомудров.

      – Давайте в фургоне сядем рядом, – предложил епископ.

      Из здания выводили все новых людей.

      Раздалась команда:

      – По машинам!

      Узников стали загружать в фургоны.

      – Куда повезете? – спросил один заключенный у конвойного, запрыгивая в кузов.

      – Санитарная обработка, – ответил тот.

      – В баню что ли?

      Конвойный промолчал.

      Заключенные залезали в кузов один за другим. Внутри становилось все теснее. После того, как узкие деревянные скамейки, располагавшиеся в несколько

5

«Владыка Человеколюбец, неужели эта постель станет для меня гробом, или еще раз Ты просветишь мою душу днем? Вот, гроб лежит передо мной, смерть предстоит мне. Боюсь, Господи, суда Твоего и муки бесконечной… Но Господи, спаси меня, хочу ли я этого, или не хочу. Ведь если Ты спасешь праведника, в этом нет ничего великого; и если помилуешь чистого, в этом нет ничего чудесного, ибо они достойны милости Твоей. Но на мне, грешном, яви чудо милости Твоей…»