Заблуждение. Роман про школу. Том 2. Максим Павченко

я даже обиделся. Точнее, разочаровался, – ибо уж точно ожидал, что Костя хотя бы рассмеется от души. Но и этого не случилось. Однако не потому, наверно, что Костя в последнее время вообще очень мало смеется – я имею в виду открытый, беззаботный смех, – но из-за того, думается, что, во-первых, его сейчас куда более интересовала химия и контрольная, а во-вторых, он, как автор великой Теории нелюбви, наверно, ожидал от нас в этот день чего-то большего, чем агитация против одного только праздника. Ведь сам Костя агитировал, в свое время, против всей любви – всей, а не только той, что мы видим на валентинках 14 февраля, – а теперь «продолжить» должны были мы! Но мы не оправдали его ожиданий. Мы подвергли критике только 14 февраля, – и поэтому Костя явно не мог остаться довольным, потому что он уже сказал все о любви раньше нас.

      «Да, это мы его разочаровали…» – подумал я, поделившись потом этой мыслью со своими друзьями, – и они со мной согласились.

      Впрочем, стоит ли останавливаться на Косте? Он же не злился, не ругался и даже и близко не входил в ту группу возмущавшихся, что рано или поздно все же должна была как-то добиться своего. А она действовала, она атаковала! И я не могу не вспомнить, как, например, орала на всех Федорова, требуя немедленно снять ненавистные ей плакаты. Видя же, что ее слова ни на кого не действуют, она сама начала переходить к контрмерам, – и вскоре уже ее остервенение ускорило процесс разрывания художеств Миши на мелкие части. Федорова даже и не смотрела порой, что на них написано, – она просто уничтожала их, и от каждого нового уничтоженного плаката получала небывалое удовольствие. Активно ей, кстати, помогали Юля и Сергей, и, во многом благодаря им, все плакаты второго этажа были ликвидированы. Эта троица радовалась, ликовала: Сергей обнимал Юлю, Юля восхищалась тому, что они сделали, а Федорова сердечно благодарила их, обещая поставить «пять» по литературе, и приговаривала гневные слова в адрес «любого, кто посмеет нанести ущерб школе, празднику и любви!»

      А потом приехала Барнштейн. Случилось это на третьей перемене, и к тому моменту, конечно, еще далеко не со всеми плакатами было покончено. Сергей с Юлей закружились от своей победы на втором этаже, но на остальных таких «героев» не нашлось, и, в принципе, ничто не должно было помешать директрисе тоже стать свидетелем оригинально украшенных стен и перил нашей школы.

      Миша, Леша, Саня и я находились в этот момент как раз на первом этаже, в гардеробе, и Топор сразу сказал:

      – Вот она идет…

      Мы спрятались за вешалкой, прикрывшись чьими-то куртками.

      – Представляю, что сейчас будет, – заметил Миша.

      – Сердечный приступ? – успел пошутить я.

      Слова эти были не так далеки от истины. Первый же плакат, который обнаружила Барнштейн – он висел на одном из стендов, – вызвал у нее шок:

      – Что это? – вскричала она.

      Ответить было некому.

      – Я