Звёзды на развес. Татьяна Леднёва

не поехала в центр. Решила свернуть на Фрунзе. И вот же, встреча с бывшим! Наверное, это что-то значит. Надо будет посмотреть свой гороскоп на сегодня. Или спросить у Иришки.

      Жмурюсь мартовскому солнышку. Настроение как-то сразу поднялось. У меня есть сапоги. Макс проводил меня до остановки. На работе надо быть через два часа. Я ещё успею поесть.

      Глава 4

      Солнце пробивается через занавеску. Выходной. Какое счастье, что не нужно вставать рано. Ни в колледж, ни на работу, ни даже к Ирке ехать, чтобы её спасти от Марата или от мозоли. Может, Макс позвонит? Он вчера обещал, что выйдет на связь.

      Телефон. Там только три пропущенных от мамы.

      Точно! Я же пришла домой, а она уже уехала. И мы так и не поговорили.

      Надо узнать у отца. Наверное, они что-то обсуждали. Но, как обычно, не со мной.

      Папа уже заваривает чай на кухне. Жарит себе яичницу. И нарезает бутерброды с ветчиной, пока мать не видит. Она на завтрак делает кашу. Но мы с отцом её не едим.

      – Папа, доброе утро! Я сейчас займу ванную.

      – Хорошо, только ненадолго. Нам нужно решить, что делать со вчерашней историей.

      – А что? Я увидела направление. Поняла, что мама налаживает внешность и личную жизнь. Вместо того, например, чтобы мне помочь. И я ей прямо об этом сказала. А она…

      – Кася, сядь. У мамы была операция.

      – В смысле? Уже? Так размер такой же остался.

      – Сядь, говорю. Это не то, о чём ты подумала. Направление было липовое. Мы просили врача поставить маммопластику, чтобы на работе ничего не заподозрили. У неё там уплотнения. Было подозрение на онкологию.

      – Что? – я сажусь на стул и не верю услышанному.

      – То. Две недели назад её обследовали. Сейчас всё в порядке. Тебе говорить не стали. Боялись, что ты расстроишься. А у тебя сессия, работа.

      – Какая сессия в феврале? Я уже её закрыла.

      – Всё равно. Короче, сейчас ты всё знаешь. Извинись перед матерью. Она будет после десяти. Можешь торт купить. «Наполеон», она его очень любит.

      – А шаров ей не купить воздушных? Пап, я, вообще-то, ваша дочь. Почему вы мне не сказали? И она меня ударила, как будто я Арчи. Она его поводком лупит. И меня. Это нормально?

      – Кася, ты её оскорбила. И кстати, погуляй с Арчи. Вон он, лежит под столом, как прибитый.

      – Сам погуляй. Я пошла зубы чистить.

      – Кась, ты неправа. Поговори с мамой.

      Я хлопаю дверью. Включаю воду. Слёзы капают в раковину, которую давно пора почистить.

      Мама, и правда, последние дни была сама не своя. Часто спала. Ходила постоянно закутанная. В водолазке этой с горлом.

      Я должна была догадаться, что что-то не так. Почему они мне не сказали? Я для них совсем маленькая? Главное, как смену в двенадцать часов отпахать, так ничего, взрослая. Кася, найди себе работу. Вынеси мусор. Погуляй с Арчи.

      А как что-то серьёзное, даже не говорят. За дуру меня принимают.

      Я умываю лицо. Глаза всё равно красные. Откручиваю тюбик «Колгейт». Достаю щётку.

      «Время пострелять, между нами пальба-пау-пау-па-па», –